Главный фронт для Пруссии находился в Австрии и Саксонии, где и была развернута ударная сила прусских войск. Пруссия ожидала вторжение также и на южногерманском фронте, но в силу того, что войска противника еще не были мобилизованы, Мольтке, если и учитывал энергичные действия на этом направлении, то не раньше начала июля. Другой театр военных действий находился в Ганновере и Кургессене, союзных Австрии государствах. Они вклинивались в Северную Германию и разбивали пополам территорию Королевства Пруссия; через эти земли шли пути, соединявшие рейнские владения Пруссии с основной ее территорией. Несмотря на слабость противника, уничтожение такой чересполосицы имело для Пруссии стратегическое значение.
Из 20 пехотных дивизий прусской армии Мольтке направил к основному театру не 14, а 17 дивизий; три дивизии вместо ранее предусмотренных шести он оставил против австрийских союзников. Из двух резервных корпусов (из ландверных и запасных частей), формирование которых предусматривалось на июль, первый Мольтке предназначал на главный театр, для оккупации Богемии в тылу главных сил; второй против Южной Германии[1238].
С началом вооруженных действий в Германии Горчаков задумывался о дальнейших перспективах решения этого конфликта уже на дипломатических полях сражений в Европе. В письме императору Александру II он высказался в том ключе, что «нужно срочно встряхнуть апатию нейтральных великих держав. В Тюильри и Сент-Джеймсском кабинете такие же убеждения, как и у нас. Но говорят, что они имеют обыкновение ждать инициативы от Вашего Величества, когда дело доходит до акта твердости и мужества»[1239].
С началом вооруженных действий в Германии Горчаков задумывался о дальнейших перспективах решения этого конфликта уже на дипломатических полях сражений в Европе. В письме императору Александру II он высказался в том ключе, что «нужно срочно встряхнуть апатию нейтральных великих держав. В Тюильри и Сент-Джеймсском кабинете такие же убеждения, как и у нас. Но говорят, что они имеют обыкновение ждать инициативы от Вашего Величества, когда дело доходит до акта твердости и мужества»[1239].
Озвученные Горчаковым 1 июля идеи стали еще более актуальными уже через день, 3 июля, когда у деревушки Садова близ крепости Кёниггрец в Богемии произошло сражение, где австрийцы были разбиты прусской армией[1240]. И хотя этот успех прусской армии не был однозначным, поскольку большей части австрийской армии удалось бежать с поля боя, «он почти сразу же обозначил собой финал войны»[1241]. В Петербурге, еще не зная о результатах сражения, выражали уверенность в том, что «если битва в окрестностях Кёниггреца будет проиграна, Австрия окажется в плачевном положении»[1242].
Европа была удивлена такому стремительному повороту событий и такому подавляющему военному превосходству прусских войск, которое возникло неожиданно и как будто бы из ниоткуда[1243]. «Московские ведомости» отмечали: «С небольшим в две недели пруссаки успели достигнуть таких блестящих результатов, каких трудно было ожидать»[1244]. С блестящей победой прусского оружия короля Вильгельма I поздравляли Александр II, Наполеон III и другие государи Европы[1245]. «Кампания разыгралась с такой изумительною быстротой, писал российский военный министр Милютин, командированные офицерыXLIX едва успели принять участие лишь в последних действиях. Никто не мог ожидать, что судьба войны разрешится в такой короткий срок»[1246].
Принимая во внимание плачевное состояние финансово-экономической системы империи, тяжелое после Кёниггреца положение австрийской армии, угрожающую с Востока опасность венгерского восстания, Франц-Иосиф I обратился к Наполеону III в ночь с 3 на 4 июля[1247]. Он выражал свое согласие уступить Венецию и просил французского императора выступить мировым посредником. В Петербурге не совсем поняли такой опрометчивый шаг Вены. Горчаков писал Убри: «Решение Австрии, удивившее всех, создало совершенно новую ситуацию <> Какую цель преследовала Австрия, уступая Венецию Франции и взывая к ее посредничеству»?[1248]
Нейтральные державы возобновили переговоры о возможности и условиях заключения перемирия между воюющими сторонами[1249]. Горчаков был прав, когда писал Бруннову в Лондон, что «достижение мира и гарантии европейского равновесия более чем когда-либо зависят от позиции, которую проявят нейтральные великие державы, от их союза, спокойной и примирительной твердости, которую они проявят»[1250].
По-иному, вероятно, думал Наполеон III, который не заставил долго ждать своего решения. В ночь с 4 на 5 июля в ставке прусских войск в местечке Горице читали телеграмму французского императора на имя Вильгельма I. Наполеон III сообщал о решении австрийского монарха передать Венецию Франции и выражал свое согласие выступить в роли миротворца. Было особенно подчеркнуто, что блестящая победа Вильгельма I заставляет Францию выйти из прежде наблюдательной позиции. Новость о возможности активного французского вмешательства в войну быстро разнеслась по Парижу[1251], появились слухи о том, что Наполеон III собирается через газеты подготовить к этому французское общественное мнение[1252].