Для подтверждения своей приверженности принципам монархизма Бисмарк использовал покушение, которое было совершено на него 7 мая 1866 г. на одной из главных улиц Берлина Унтер ден Линден, рядом со зданием российского дипломатического представительства. Вюртембергский республиканец Фердинанд Коген-Блинд выпустил в возвращавшегося после доклада королю прусского министра-президента в общей сложности пять пуль, три из которых прошли по касательной, а две отскочили от ребра. Бисмарк, тем не менее, нашел в себе силы и самообладание и, скрутив преступника, передал его полиции, а сам отправился домой[1137]. «Санкт-Петербургские ведомости» накануне сообщали о «многочисленных народных сходках в городах Пруссии», добавляли также, что в королевстве «общественное мнение до того, наконец, приняло направление, враждебное иностранной политике г. Бисмарка, что правительство решилось разгонять сходки. В Пруссии в пользу войны только офицеры армии, да люди, поддерживающие нынешнее министерство»[1138]. Этой позиции вторил и «Вестник Европы»: «Достигнуть его (германского единства В. Д.) Пруссия могла бы только с помощью германского народа но в настоящую минуту народ стоит не на стороне Пруссии, а на стороне противников ее»[1139].
Несмотря на то, что Блинд совершал это преступление с целью избавить Германию от Бисмарка и, таким образом, не допустить войну между Австрией и Пруссией[1140], Бисмарк в своей телеграмме Редерну, отправленной в этот же день[1141], истинные мотивы этого преступления трактовал иначе. По мнению прусского министра-президента, покушение должно было доказать Петербургу, где существовало мнение, что «в прусском народе слишком сильно развито сознание права, чтобы он мог признать в г<осподине> Бисмарке настоящего руководителя своего на пути к величию и свободе»[1142], что он все тот же консерватор и противник революции, коль скоро представитель этого самого лагеря революционеров совершил покушение на его жизнь. Расчет Бисмарка на чувства императора Александра II, лично пережившего за месяц до этого-4 апреля 1866 г. первое в своей жизни покушение, совершенное Д. Каракозовым[1143], оказался верным.
В мае месяце международный накал несколько спал, хотя положение дел представлялось довольно оригинальным в силу того, что «все три правительства, собирающиеся воевать, уверяют, что вооружаются единственно для собственной защиты, и дают торжественные формальные обещания, что не нападут на своего противника»[1144].
Развитие ситуации во многом зависело от позиции, занятой нейтральными державами[1145]. В начале мая французский император, выступая с инициативой посредничества, предложил представителям Австрии, Пруссии, Германского союза и Италии, а также делегатам от незаинтересованных сторон: Франции, Англии и России принять участие в международном конгрессе для решения вопросов, поставивших Европу на грань войны[1146]. Предполагалось, что в работе конгресса будут участвовать министры иностранных дел европейских государств, «что, как писал Д. А. Милютин, улыбалось нашему вице-канцлеру, у которого любимою мечтой давно уже было блеснуть своим красноречием в Европейском конгрессе»[1147].
И хотя повестка дня конгресса определена не была[1148], все прекрасно понимали, что дискуссии будут проходить по трем основным наиболее обсуждаемым в то время проблемам[1149]: дальнейшая судьба Венеции, определение правового статуса Шлезвига и Гольштейна и реформирование Германского союза[1150]. Несмотря на это, в российском обществе господствовало мнение, что «вопросы эти такого рода, что разрешение их может прийти не от примирительного посредничества, не от конгресса, но лишь от приговора, который произносит бог браней»[1151].
24 мая официальные приглашения нейтральных держав к участию в конгрессе были представлены в Вене, Берлине, Флоренции и Франкфурте-на-Майне[1152]. Несмотря на то, что для дипломатического положения готовой к войне Пруссии и для представителей партии войны в Берлине этот конгресс был невыгоден[1153], Бисмарк принял предложение Наполеона III в числе первых[1154].
24 мая официальные приглашения нейтральных держав к участию в конгрессе были представлены в Вене, Берлине, Флоренции и Франкфурте-на-Майне[1152]. Несмотря на то, что для дипломатического положения готовой к войне Пруссии и для представителей партии войны в Берлине этот конгресс был невыгоден[1153], Бисмарк принял предложение Наполеона III в числе первых[1154].
Теперь дело оставалось лишь за Австрией. А вот венский кабинет продолжил сравнивать возможные выгоды от участия в конгрессе и от уступки Венеции[1155]. По мнению российского министра, «если Австрия не будет бесповоротно отказываться принять Конгресс, то в настоящих условиях требования к ней будут сформулированы в таких формах, которые ничего не предрешают и не задевают никакой чести»[1156]. Горчаков был прав, когда говорил, что в тех обстоятельствах мир в Европе зависел от выбора Вены[1157]. Австрия могла использовать этот конгресс, чтобы хотя бы потянуть переговорный процесс и лучше приготовить свои вооруженные силы.