Бисмарка очень беспокоили возможные осложнения в прусско-российских отношениях. В предписании графу Редерну[1120] он просил изложить Горчакову и Александру II официальное объяснение происходящих в Германии событий. Бисмарк заверял Петербург в своей приверженности консервативным взглядам, а политики Пруссии консервативным принципам. Революционные настроения он, наоборот, приписывал Австрии, политика которой привлекала на свою сторону «революционные» партии Германии и даже Пруссии, равно как и демократическую партию Гольштейна. О том, насколько Бисмарк хотел усилить воздействие своего письма на петербургский кабинет, свидетельствует интересное замечание. В тексте предписания Редерну секретарь Бисмарка Генрих Абекен употребил слово «либеральные», обозначая партии Германии и Пруссии, поддерживавшие Австрию. Бисмарку это, очевидно, показалось не слишком убедительным, поэтому он вместо «либеральные» употребил «революционные», чтобы придать более грозное звучание фразе.
Бисмарк объяснял, что использование принципов парламентаризма, возможно, и не соответствовало консерватизму, однако с ними необходимо было считаться и апеллировать к ним в отношениях с другими германскими правительствами, чтобы не отступить от консервативной политики в целом и не пустить Германию в объятья революции. Прусское предложение о проведении всеобщих выборов не должно было, по словам Бисмарка, пугать петербургский кабинет, поскольку стране с преобладающим монархически настроенным населением не следовало опасаться установления революционного режима в результате таких выборов. Наоборот, писал он, «в странах, где основная часть населения настроена революционно, выборы приводят к анархизму».
Бисмарк объяснял, что использование принципов парламентаризма, возможно, и не соответствовало консерватизму, однако с ними необходимо было считаться и апеллировать к ним в отношениях с другими германскими правительствами, чтобы не отступить от консервативной политики в целом и не пустить Германию в объятья революции. Прусское предложение о проведении всеобщих выборов не должно было, по словам Бисмарка, пугать петербургский кабинет, поскольку стране с преобладающим монархически настроенным населением не следовало опасаться установления революционного режима в результате таких выборов. Наоборот, писал он, «в странах, где основная часть населения настроена революционно, выборы приводят к анархизму».
Для оправдания решительных действий Пруссии Бисмарку теперь требовалось показать агрессивность планов Австрии. В этой связи ему пришлось умело обойти и представить в нужном ему свете инициированный Веной 11 апреля диалог в отношении совместного австро-прусского разоружения для уменьшения вероятности дальнейшей эскалации конфликта[1121]. 21 апреля Пруссия выразила свое согласие участвовать в этом мирном процессе, но лишь в том случае, если первой к разоружению приступит австрийская сторона[1122].
Горчаков выражал в письме Штакельбергу[1123] надежду на то, что теперь «мир, если не примирение, обеспечен между Австрией и Пруссией». Высоко оценивая австрийскую инициативу и ответ на нее Берлина, российский министр подчеркивал, что «оставаясь друзьями Пруссии, мы не хотим, чтобы она предполагала, будто мы когда-нибудь сможем быть ее сообщниками». Свою мысль он заканчивал важным предостережением от того, чтобы «испортить наши отношения с Берлином, которые в общих интересах должны оставаться интимными».
25 апреля Австрия согласилась выполнить поставленные Пруссией условия. В этой связи «Allgemeine Zeitung» на следующий день отмечала, что «опасность войны между двумя державами можно расценивать как ликвидированную»[1124], а «Санкт-Петербургские ведомости» добавляли, что «и венский, и берлинский кабинеты друг перед другом стараются показать, что не постоят за тем, чтобы удалить ближайший повод к столкновению, заключающийся в вооружениях. Австрийское предложение касательно обезоружения принято в Берлине немедленно и без колебаний»[1125].
«Московские ведомости», правда, были настроены более критично в отношении такого «необыкновенного миролюбия Австрии относительно Пруссии». М. Н. Катков объяснял его «все более и более грозным положением, которое принимает Италия»[1126], и, таким образом, нежеланием Австрии столкнуться с необходимостью ведения войны на два фронта. Осложнения в отношениях между Австрией и Италией в течение весны 1866 г. обострились настолько, что стороны начали военные приготовления[1127]. К концу апреля ситуация на австро-итальянской границе стала критической[1128] и 27 апреля Австрия объявила о мобилизации своих войск[1129].
Это как раз было на руку Бисмарку для того, чтобы расстроить наметившуюся тенденцию к мирному разрешению конфликта между Пруссией и Австрией. «Друг Бисмарк не хочет вкусить яблоко мира», писал с огорчением Горчаков по-немецки в своем письме Убри[1130].
Бисмарк во всеоружии встретил донесение Редерна, передававшего слова Горчакова о том, что в настоящих условиях «Александр II был бы вынужден чувствовать себя оскорбленным, если бы Пруссия отказалась от предложений Австрии»[1131] в отношении совместного австро-прусского разоружения. В ответ на это донесение Бисмарк отправил Редерну телеграмму[1132] и предписание[1133], в которых обстоятельно указывал на то, что в под предлогом угрозы со стороны Италии Австрия продолжает вооружение против Пруссии, что заставило короля Вильгельма не сидеть сложа руки но приступить к ответным мерам[1134]. «Для нас было неожиданным, удивлялся Бисмарк, услышать из Петербурга высказывания, которые звучат по-австрийски, и, согласно которым, наши действия осуждаются более жестко, чем (действия В. Д.) графа Менсдорфа»[1135]. Бисмарк, ссылаясь на Убри, обращал внимание на отсутствие в Италии военных приготовлений, вследствие чего признавал австрийскую мобилизацию направленной исключительно против Пруссии. В конце предписания значилось, что прусский король апеллировал к российскому императору с целью самостоятельно выбрать образ действий по отношению к Австрии и ее выступлениям, угрожающим безопасности своей странны. Рассматривая все эти возможности, Горчаков отвечал на это Убри: «Бисмарк хочет войны»[1136].