31 марта европейские дворы обескуражила публикация в газете «National-Zeitung» прусской депеши к немецким правительствам от 24 марта 1866 г. [1102] В ней Бисмарк указывал на угрозу, которую представляли Пруссии начатые Австрией военные приготовления. Выход из сложившейся ситуации для Берлина заключался в поиске гарантий безопасности. Бисмарк подчеркивал, что Пруссия хотела бы найти эти гарантии, прежде всего, в германских государствах, однако существующие в Германском Союзе механизмы регулирования подобных конфликтов признавались Берлином потерявшими свою эффективность. В этой связи «Пруссия инициировала соответствующую реальному состоянию дел реформу Германского союза». Основную направленность именно прусского решения этого вопроса подсказывала следующая фраза из этой депеши: «Интересы Пруссии уже по своему географическому положению идентичны интересам Германии <> Прусская судьба тянет за собой судьбу Германии». Эта депеша, названная «Санкт-Петербургскими ведомостями» «исключительным явлением в истории дипломатических отношений»[1103], не возымела, однако, желаемый для Берлина результат. Все германские государства подтвердили свою приверженность союзному праву и выступили против вооруженной поддержки какой-либо из противоборствующих германских держав[1104].
9 апреля Пруссия внесла в Союзный сейм предложение о реформировании внутригерманских отношений и Союза в целом. Согласно этому проекту, необходимо было на основании прямых выборов и всеобщего избирательного права[1105] созвать Собрание, чтобы заслушать и обсудить подготовленные германскими правительствами предложения по внесению изменений в Союзную конституцию[1106].
Выдвинутое прусским представителем в Союзном сейме предложение озадачило глав европейских государств. Гольц писал Бисмарку о том, что Наполеон III вообще не поверил в серьезность этого предложения[1107]. Бернсторф сообщал своему шефу, что в Англии этим заявлением были весьма встревожены[1108]. Австрийцы считали новый проект Бисмарка «мыльным пузырем»[1109]. Но больше всего Бисмарка волновало то, как это предложение будет воспринято в России.
Петербург такая ситуация не могла не настораживать. В предписании наместнику Царства Польского Ф. Ф. Бергу в Варшаву Горчаков констатировал: «Бисмарк больше не будет довольствоваться компромиссом в деле герцогов. Он расширил круг своих амбиций и почти что отрезал себе путь к отступлению. Он стремится доминировать в Германии на фоне тронов, ослабленных давлением снизу»[1110]. В интересном письме Александру II великий герцог Карл Александр фон Заксен-Ваймар писал, что, выступая с подобным предложением перед Союзным сеймом, Бисмарк на самом деле стремился к выводу Пруссии из состава Германского союза и организации вместе с северогерманскими землями нового государственного объединения[1111]. Так Бисмарк мог хотя бы как-то обосновать с юридической стороны возможность военных действий против Австрии. В противном случае, ведение войны с государством-членом Союза расценивалось бы как грубое нарушение международных норм, регулирующих внутригерманские отношения.
В письме Горчакова от 14 апреля[1112], содержание которого Убри передал помощнику статс-секретаря прусского министерства иностранных дел Герману фон Тилю, значилось, что российский император более не знает, как согласовать внесенное Пруссией предложение и политику германских государств. В воспоминаниях прусского военного атташе в Петербурге Х. Л. фон Швейница содержатся, однако, более яркие замечания Горчакова по этому поводу: «Это более не политика, это революция». Александр II согласился с министром в том, что «созыв парламента революционен и опасен»[1113].
Российское общественное мнение встретило эту новость скептически. «Санкт-Петербургские ведомости» отмечали, что на прусское предложение «не можем смотреть как на дело серьезное», фактически оно заключалось в передаче власти государствами Северной Германии Пруссии, что «рухнет само собой в силу внутренней несостоятельности того государственного деятеля, которому принадлежит этот громадный план»[1114]. «Московские ведомости» хотя и писали 1 апреля, что «война между Пруссией и Австрией теперь, по-видимому, неизбежна»[1115], были все же более сдержанны в оценках. Редакция газеты обратила внимание на то, что остальные великие державы, по сути, заняли нейтральную позицию в этом германском противостоянии, желая использовать его результаты в своих целях. В этих обстоятельствах России не следовало повторять своей ошибки времен правления Николая I, памятуя о том, как с ней поступили германские государства в Крымскую войну. «В настоящее время национальные интересы стоят для нее выше и прежде всего, и было бы решительным безумием требовать или ожидать от России, чтобы она для отвращения войны между немцами подвергла себя всем бедствиям и ущербам серьезных военных приготовлений» резюмировали «Московские ведомости».
В донесении французскому министру иностранных дел Друин де Люйс посол Франции в Берлине Винсент Бенедетти писал, что на фоне резких выступлений европейских держав в отношении прусского проекта «бросается в глаза, как молчаливо Россия следует за прусской политикой»[1116]. Едва ли такая позиция французского посла выдержит критику, поскольку Россия проводила суверенную политику и не следовала в политическом фарватере ни одной из великих держав. Не следует забывать, что российский император, хотя и не предлагал активного посредничества в решении конфликта[1117], в начале апреля 1866 г. в письме Францу-Иосифу выражал пожелание сохранения мира и порядка на континенте. В отношении прусского проекта реформы Горчаков признавался в письмах Будбергу в Париж и Убри в Берлин, что Александр II считал его «очень неприятным сюрпризом»[1118] и «неоднократно говорил мне об этом с негодованием»[1119]. Это, безусловно, не могло остаться неизвестным в Берлине.