Австрия, конечно же, не могла остаться в стороне от обсуждения внешнеполитическими ведомствами Европы дальнейшей судьбы Дунайских княжеств. В телеграмме в Петербург Бисмарк просил Редерна узнать мнение Горчакова относительно поступившей из Парижа конфиденциальным путем информации о том, что Австрия выразила готовность обменять Венецию на Дунайские княжества, а также территорию северной Боснии и Сербии[1060]. Горчаков тут же направил запрос в Вену с просьбой проверить полученные сведения, сопроводив эту новость собственным комментарием: «Признания Бисмарка могут иметь интересную цель они поставят нас в немилость Вены»[1061]. Не поверил Горчаков и в то, что у Бисмарка, демонстрировавшего до недавнего времени сравнительное безразличие в вопросах, связанных с Востоком, вдруг вернулась симпатия к этим делам, которые непосредственно касались России[1062].
Австрия, конечно же, не могла остаться в стороне от обсуждения внешнеполитическими ведомствами Европы дальнейшей судьбы Дунайских княжеств. В телеграмме в Петербург Бисмарк просил Редерна узнать мнение Горчакова относительно поступившей из Парижа конфиденциальным путем информации о том, что Австрия выразила готовность обменять Венецию на Дунайские княжества, а также территорию северной Боснии и Сербии[1060]. Горчаков тут же направил запрос в Вену с просьбой проверить полученные сведения, сопроводив эту новость собственным комментарием: «Признания Бисмарка могут иметь интересную цель они поставят нас в немилость Вены»[1061]. Не поверил Горчаков и в то, что у Бисмарка, демонстрировавшего до недавнего времени сравнительное безразличие в вопросах, связанных с Востоком, вдруг вернулась симпатия к этим делам, которые непосредственно касались России[1062].
В последовавшем через полмесяца ответе из Петербурга Редерн подтверждал достоверность полученных Бисмарком из Парижа сведений и информированность Петербурга в этом вопросе. Редерну удалось узнать, что Александр II на полях поступившей ему телеграммы, в которой содержалась информация о начале переговоров по обмену Венеции на Дунайские княжества[1063], написал: «Недопустимо, вплоть до войны»[1064].
Теперь Бисмарк мог сообщить в Париж Гольцу, что Пруссия присоединится к позиции России и не станет поддерживать эти планы венского кабинета, которые, хотя и уводили Австрию больше на восток, но могли, тем не менее, сделать ее более могущественной[1065].
А вот это уже затрагивало австро-прусские связи. Еще в конце января Горчаков писал Убри, что «отношения между двумя великими германскими державами все более обостряются, но мы <> не планируем предстоящего разрыва. Я уверен, что Венский двор сделает все, чтобы остановиться в тех пределах, которые предписывает достоинство»[1066].
Но останавливаться не планировал, видимо, Бисмарк. Он делился с Гольцем своей идей осуществления интересной многоходовой комбинации[1067]. Несмотря на бесперспективность выдвинутого Австрией территориального обмена прусский министр-президент все же мог согласиться дать этому плану шанс на реализацию, правда, в интересах Пруссии. По его идее, Пруссия могла бы удовлетворить обмен Венеции на Дунайские княжества только в том случае, если Австрия признает аннексию Шлезвига и Гольштейна ПруссиейXLV. Бисмарк не отказывался даже изложить этот план в Петербурге, гарантируя в качестве компенсации свою поддержку в отмене ограничительных статей Парижского мира 1856 г. Неясной оставалась компенсация для Франции[1068].
Этими рассуждениями Бисмарк поделился с российским посланником в Берлине Убри, но получил от него резко отрицательный ответ[1069], согласно которому, Россия не поддержала бы подобный поворот событий, поскольку усиление австрийского могущества на Дунае никак не соответствовало российским планам. Бисмарку стало ясно, что Россию более интересовала возможность объединения Дунайских княжеств с их дальнейшей ориентацией на Россию, чем аннексия дунайских территорий австрийцами. Затаенная, но не прошедшая обида России на Австрию после Крымской войны, подогреваемая недовольством и смелыми заявлениями представителей антиавстрийской партии в России это как раз то, что было нужно Бисмарку[1070], придавшему «прусской политике задирательный вызывающий характер»[1071].
Подтверждением серьезности планов Берлина стал роспуск 23 февраля 1866 г. созванного 15 января прусского парламента[1072]. Также как и перед войной с Данией центральная власть посчитала целесообразным остановить продолжение противостояния преимущественно либерального парламента и правительства, которое способствовало развитию внутриполитического брожения и мешало достижению внутреннего мира в королевстве. После того как парламент отказал в ограничении свободы депутатов, а также во включении Лауэнбурга в состав Прусского королевства Бисмарк, в соответствии с королевским указом, под продолжительные овации депутатов от консервативной партии объявил о роспуске парламента[1073].
О готовности Бисмарка к военному сценарию развития австропрусского конфликта уже весной 1866 г. свидетельствует очень интересный документ[1074]. В начале марта, не будучи уверенным в том, что первый шаг будет сделан в Италии, Бисмарк на встрече с Вильгельмом I[1075] в Берлине обсуждал вопрос об отправке во Флоренцию генерала Хельмута Карла Бернхарда фон Мольтке с целью подготовки совместных прусско-итальянских действий против Австрии. Тем временем, итальянский уполномоченный генерал Джузеппе Говоне с секретной миссией был уже на пути в Берлин[1076] и прибыл в столицу Пруссии через несколько дней после того, как Бисмарк уже подготовил сопроводительное письмо для Мольтке. Затянувшиеся в Берлине переговоры с Говоне неожиданно привели к тому, что с миссией Мольтке было решено не торопиться, но интересное сопроводительное письмо все же осталось в архиве министерства[1077].