В этой обстановке в Петербурге с повышенным интересом отнеслись к прошедшей 4 12 октября 1865 г. в Биаррице[1046] встрече императора французов с Бисмарком[1047]. Из официальных документов известно, что Бисмарк в разговоре с Наполеоном III подчеркивал незаинтересованность Пруссии в современной международной ситуации «осложнять отношения с Россией на фоне относительно незначительного для нас вопроса». Он также добавлял, что «надежность наших дружественных связей с Россией и важность наших соседских отношений обязывали нас не подрывать существующее уже в течение длительного времени между двумя дворами доверие»[1048].
Вероятно, речь шла о вопросе восточном. В ходе датской кампании Бисмарк в предписаниях прусскому представителю в Константинополе графу Йозефу Марии Антону Брассиру де Сен-Си-мон-Валлад неоднократно советовал занимать выжидательную и независимую от различных партий при дворе турецкого султана позицию[1049].
Однако такая нейтральная позиция перестала устраивать Петербург. В письме Убри[1050] Горчаков обращал внимание на то, что в разговорах с Бисмарком требовалось опускать слово «компенсация» в счет полученного Пруссией по результатам войны с Данией. Однако «господин Бисмарк, продолжал Горчаков, не должен говорить, что интересы Пруссии (в восточном вопросе В. Д.) почти не затрагиваются, ведь он не может игнорировать то, что наши <интересы здесь> очень сильны, и что если он рассчитывает на дружеское отношение с нашей стороны в вопросах, затрагивающих Пруссию, он должен сказать себе, что степень этой симпатии обязательно должна быть урегулирована не меньшим участием, которое мы встретим со стороны Берлина в Константинополе». Прусского же представителя в столице Османской империи Горчаков вообще характеризовал как «вялого, а подчас и недоброжелательного».
В Петербурге такие перемены в настроениях Берлина не остались незамеченными. Отвечая на донесение Убри, Горчаков писал: «Я с удовольствием увидел, что Бисмарк продолжает придавать большое значение согласию с нами». Причем, перед российским посланником теперь ставилась ответственная задача: «Укрепите это положение так, чтобы мы не стали слепо упиваться всеми политическими фантазиями нашего друга (Бисмарка В. Д.), но так, чтобы не поколебать основы совместного согласия, которое в данный момент, учитывая моду, господствующую в положении дел в Европе, было бы взаимовыгодным для наших двух стран»[1051].
Такая позиция, очевидно, возымела действие в Берлине. Вскоре Бисмарк направил срочное предписание Брассиру де Сен-Симону в Константинополь[1052]. В нем прусский министр-президент обращал внимание на то, что на Востоке у Пруссии не было никаких собственных интересов, но даже если и были бы, то они не шли бы ни в какое сравнение с важностью сохранения и укрепления добрых и дружественных отношений с Россией.
Глава прусского правительства теперь настоятельно рекомендовал Брассиру де Сен-Симону проявлять в Константинополе наибольший интерес исключительно к российским планам и всячески поддерживать выдвигаемые представителями России и Франции предложения. В случае же, если планы двух великих держав расходились в каких-то принципиальных для них вопросах, Брассиру де Сен-Симону необходимо было занимать «нейтральную и посредническую» сторону. Бисмарк напоминал, что в современных международных реалиях исключительно важно было жить с Россией не только в «мире», но также и в «добром, ничем не омраченном согласии».
Бисмарк прямо указывал Брассиру де Сен-Симону на необходимость «оберегать наши (Пруссии В. Д.) отношения с двумя вышеназванными державами, а в особенности, с Россией, и вести себя согласно тому, что в сравнении с другими державами Россия является таким государством, с которым мы, исходя из чувств короля и своих политических интересов, в самую последнюю очередь хотели бы иметь осложнения».
Эти предписания Бисмарка демонстрируют, что существующее в отечественной историографии мнение о «психологической обработке петербургских политиков» Бисмарком, его «запугивании царя ростом либеральных и революционных тенденций»[1053] как единственных методов в выстраивании отношений с Россией значительно упрощает российскую политику Бисмарка в данный период.
Ознакомившись с содержанием предписания Бисмарка Брассиру де Сен-Симону[1054], Горчаков оценил его положительно. По его мнению, чтение этого документа между строк позволяло сделать вывод о том, что «Берлин придает с пристрастием особое значение своему согласию с нами»[1055]. Однако на последовавший из Петербурга запрос о вероятности поддержки Пруссией России против Наполеона в вопросе о Дунайских княжествах, где зрело недовольство князем Александру Иоаном Кузой, первым правителем Объединенного княжества Валахии и Молдавии, Бисмарк ответил учтиво и конкретно. Глава прусского кабинета отказал в этой просьбе, сославшись на то, что Пруссия не станет демонстрировать враждебность по отношению к своему соседу, но займет нейтральную позицию с учетом отсутствия у нее прямых интересов в этом регионе[1056].
В результате военного заговора так называемой «чудовищной коалиции» крупных землевладельцев и промышленников князь Куза 23 февраля 1866 г. был все-таки свергнут[1057]. И хотя российская пресса изображала Россию стороной незаинтересованной в состоявшемся низложении «ненадежного, беспокойного и недоброжелательного соседа»[1058] и, наоборот, обвиняла в свержении Австрию*", немецкая «Крестовая газета» публиковала текст имеющегося у нее письма из Вены, политическая элита которой считала, что «Россия не только была причастна к этому, но сам переворот вплоть до мельчайших подробностей обсуждался длительное время между представителями боярской верхушки и российскими агентами»[1059].