Но ведь сейчас боги не могут умереть? В смысле пока живет западная цивилизация и они будут жить. Значит даже если у меня ничего не выйдет, то не произойдет ничего такого, что положит конец всему, правильно?
Хирон печально улыбнулся:
Никто не знает, сколько продлится Эпоха Запада, Перси. Боги бессмертны, это верно. Но бессмертны были и Титаны. Они по-прежнему живы, заперты в темницах, страдают от бесконечных мук, лишенные силы, но они живы. Да хранят нас Мойры от того, чтобы боги повторили их участь: страшно представить, что мы можем вернуться к мраку и хаосу, царившим в прошлом. Но все, что мы можем, дитя, это лишь исполнять свое предназначение.
Предназначение знать бы еще, в чем оно заключается.
Расслабься, сказал Хирон. Не забивай себе голову. И помни: возможно, ты сумеешь предотвратить самую ужасную войну в истории человечества.
«Расслабься», повторил я. Уже весь расслабился.
Когда я спустился к подножию холма, то оглянулся назад. Под сосной, которая когда-то была Талией, дочерью Зевса, теперь стоял Хирон в облике кентавра, высоко подняв лук в знак прощания. Обычное прощание обычного кентавра, провожающего ученика из обычного летнего лагеря.
Мы с Аргусом ехали по западному Лонг-Айленду. Было странно вновь оказаться на шоссе. Аннабет и Гроувер сидели рядом со мной, словно ничего необычного не происходило. После двух недель в Лагере полукровок реальный мир казался чудны́м. Я заметил, что изумленно пялюсь на каждый «Макдоналдс», на каждого ребенка на заднем сиденье родительской машины, на каждый билборд и торговый центр.
Пока все нормально, сказал я Аннабет. Три мили и ни одного монстра.
Она сердито посмотрела на меня:
Смотри не накаркай, Рыбьи мозги.
Напомни-ка мне почему ты меня ненавидишь?
Я тебя не ненавижу.
Да ладно!
Она сжала свою кепку-невидимку:
Слушай нам не положено дружить, ясно тебе? Наши родители соперничают друг с другом.
Почему?
Она вздохнула:
Тебе всё перечислить? Однажды мама застукала Посейдона с подружкой в храме Афины, а это жуткое оскорбление. В другой раз Афина и Посейдон поспорили, кто должен стать покровителем города Афины. Твой отец подарил жителям дурацкий источник с соленой водой. А моя мама сотворила оливковое дерево. Увидев, что ее дар лучше, люди назвали город в ее честь.
Неужто они так фанатели от оливок?
Ой, всё, проехали.
Нет, ну если бы она изобрела пиццу тогда другое дело.
Я говорю: проехали!
Аргус улыбнулся за рулем. Он ничего не сказал, но голубой глаз на задней стороне его шеи подмигнул мне.
В Куинсе мы попали в пробку. Когда мы добрались до Манхэттена, солнце уже садилось и начинал накрапывать дождик.
Аргус высадил нас на остановке «Грейхаундов» в Верхнем Ист-Сайде, недалеко от маминой с Гейбом квартиры. На почтовом ящике висела мокрая листовка с моей фотографией и подписью «ВЫ ВИДЕЛИ ЭТОГО МАЛЬЧИКА?».
Я сорвал ее, прежде чем Аннабет с Гроувером ее заметили.
Аргус выгрузил сумки, проверил наши билеты и уехал. Пока он выезжал с парковки, глаз на тыльной стороне его ладони неотрывно следил за нами.
Я подумал о том, что совсем недалеко отсюда находится моя старая квартира. В обычный день мама уже вернулась бы домой с работы. Вонючка Гейб, наверное, сейчас там: играет себе в покер и даже по ней не скучает.
Гроувер повесил рюкзак на плечи. Он проследил за моим взглядом:
Хочешь знать, почему она за него вышла, Перси?
Я удивленно уставился на него:
Ты что, мысли читать умеешь?
Только чувства. Он пожал плечами. Кажется, я забыл тебе сказать, что сатиры такое умеют. Ты думал про маму и отчима, да?
Я кивнул, задумавшись, о чем еще Гроувер мог забыть мне рассказать.
Твоя мама вышла за Гейба ради тебя, продолжал Гроувер. Ты его называешь вонючкой, но это еще мягко сказано. У этого мужика такая аура Фу! Я даже отсюда ее чую. От тебя до сих пор им попахивает, хотя ты уже столько времени с ним не общался.
Спасибо, буркнул я. Где бы тут помыться?
Радуйся, Перси. Вонь твоего отчима такая мерзкая, что перекрывает запах любого полубога. Почуяв его запах в «Camaro», я понял: Гейб годами тебя прикрывал. Если бы ты не проводил с ним каждое лето, монстры, скорее всего, уже давно бы тебя нашли. Твоя мама оставалась с ним, чтобы защитить тебя. Она была умной женщиной. И наверняка очень тебя любила, раз мирилась с таким уродом если тебе, конечно, от этого станет легче.
Легче мне не стало, но я сделал над собой усилие, чтобы этого не выдать. Я увижу ее снова, подумал я. Она не умерла.
Уж не знаю, уловил ли тогда Гроувер смятение у меня в душе. Я был рад, что они с Аннабет рядом, но чувствовал себя виноватым, что не был с ними до конца откровенным. Я не рассказал им, почему на самом деле согласился отправиться в этот безумный квест.
По правде говоря, мне было плевать на молнии Зевса, спасение мира и даже на то, что отцу нужна помощь. Чем больше я об этом думал, тем больше презирал Посейдона за то, что он никогда меня не навещал, не помогал маме и ни разу не прислал даже вшивых алиментов. А признал он меня только потому, что ему нужно обстряпать это дельце.
Меня волновала только мама. Аид не имел права ее забирать и должен вернуть ее.