Да, в самом деле здорово... А теперь так не думаешь?
Но ты же сама говорила, что тебе здесь хорошо. И знаю, что никуда не поедешь.
Вот как!.. По-твоему, я всю жизнь буду сидеть в Лахте?.. Как же я здесь останусь, если работы нет!
Обожди, Герман остановился. Ты что, собираешься уехать?
Конечно.
Послушай!.. он порывисто сжал ее руки. Поедем вместе?
Поедем, Катя улыбнулась.
Нет, я вполне серьезно. Ты согласна?
Конечно, согласна. С тобой я хоть куда, хоть на край света! она смотрела на возбужденное и очень серьезное лицо Германа и вдруг поняла, что он действительно готов поверить, что она согласна с ним куда-то ехать. Пойдем!.. Катя взяла его под руку. И не надо говорить глупости. Никуда ты не поедешь. Вернее, поедешь домой. Вот и все.
Почему ты не хочешь говорить со мной серьезно? огорчился он.
А ты разве серьезно говоришь? Ну подумай сам, куда мы с тобой поедем? И зачем я с тобой поеду? Ты же совсем меня не знаешь, и мы с тобой разные люди. Ты вырос в городе и жить будешь в городе, потому что впереди у тебя большой спорт, институт. А я что? Особых способностей ни к чему нету, кроме деревни, ничего не видела, в институт мне не поступить в аттестате половина троек. Да и не всем же в институтах учиться!.. А работать люблю. Вот уеду в Чудрино, устроюсь в лесопункте, и потечет моя жизнь, покатится...
Что-то перевернулось в душе Германа. Он остановился, стал закуривать.
Знаешь, Катя... все это не так. Все хуже. Я не такой, как ты думаешь. Десятый я кончил еле-еле, даже пересдавал один экзамен... И спортом я не занимаюсь.
Как? вскинула темные ресницы Катя. Ты же говорил...
Помню, Герман поморщился, будто у него вдруг заболели зубы. И медаль, и фигурное катание я выдумал.
Значит ты... соврал? она смотрела широко раскрытыми глазами, пытаясь понять его. Зачем?
Не знаю. Наверно, из зависти к твоему брату. И чтобы казаться лучше... Вот ты говоришь, что я не знаю тебя. Но ты же вся на виду, вся! Откровенная, честная, чистая. А я таким никогда не был. Мне с детства внушили, что я одаренный, талантливый, почти гений, и я верил в это и пользовался этим. Сколько жил, столько и приспосабливался, лицемерил, капризничал. И мне все прощали. Даже когда я сам почувствовал, что способности у меня средние, продолжал себе внушать, что я не такой, что я выше, и мечтал о каком-то чуде, о каком-то озарении... Ведь правда глупо?.. Герман жалко улыбнулся.
Катя молчала. Все это было для нее так неожиданно, что она растерялась.
Если бы я не встретил тебя, продолжал Герман, я бы уже уехал отсюда. И ничего бы не понял. Я бы и не знал, что бывают на свете такие удивительные девушки и что где-то люди живут совсем не так, как живем мы... Нет, я говорю не то! Я знал, что люди живут по-разному: одни лучше, другие хуже, у одних, к примеру, у нас, есть все, что угодно, а другие довольствуются самым малым. Но я не знал, что люди могут жить по каким-то другим законам: открыто, честно, дружно, без выгодных связей и блата, без подхалимства и лицемерия... Герман умолк; сигарета дрожала в его тонких пальцах.
Катя не имела ни малейшего представления о той жизни, о которой говорил Герман, но чувствовала: в душе его действительно происходит какая-то перемена, непонятная ей, но, видимо, очень сложная и серьезная. Она спросила:
А ты не советовался с отцом? Или с матерью...
О чем?
Да вот обо всем этом, что мне сказал. И вообще, как дальше быть...
Наивная! Если бы она хоть чуточку знала его отца и мать! Если бы она знала их высокомерную концепцию «лестницы жизни», той лестницы, по ступенькам которой они методично карабкались, не гнушаясь решительно ничем! Если б она знала, как они, утвердившись на воображаемой верхней ступени, тащат туда его сестру Светлану!.. И дотащат она не особо упирается, и у них еще хватит сил. У них хватило бы сил втащить в свое «высшее общество», в «элиту», и его, Германа...
Если бы Катя знала все это, если бы она только представила, какая пропасть разверзается между ним и родителями, она бы никогда не стала спрашивать, советовался ли он с отцом и матерью. И вместо ответа он сказал:
Ты, конечно, была лучшего мнения обо мне.
Не надо так говорить. И давай пойдем на берег, а то здесь комары кусают...
Как ни странно, но этот парень, сказавший столько плохого о себе, стал ей ближе. Хотелось сказать ему что-то ласковое, нежное, хотелось успокоить его, заверить, что все уладится, что все будет хорошо. Живут же люди и без большого спорта и без институтов; и специальность приобрести еще не поздно она ведь тоже не имеет специальности. У человека в семнадцать лет вся жизнь впереди! Но она не знала, как лучше сказать все это и надо ли говорить, ведь Герман и сам это понимает не хуже ее.
Они подошли к озеру. Таяла вечерняя заря. Одна за другой вспыхивали звезды. Быстро темнело. Где-то за озером изредка подавали голос дикие гуси. Их отрывистые гортанные звуки вносили в тишину августовского вечера особенное умиротворенное спокойствие, какое бывает где-то на грани между уходящим хлопотливым днем и наступающей ночью.
Ты, по-моему, наговорил на себя лишнего, мягко сказала Катя. Ведь не все же у тебя так плохо. Было, наверно, много и хорошего?.. Расскажи что-нибудь хорошее!