Так, так... Теперь в городах-то, как я смыслю, половина народу беглого, из деревень. Стронула жизнь людей со своих мест, перервала корни, вот они и ищут, где получше да полегче прожить можно... Степан помолчал. Только ведь и люди-то разные по своей породе, как, скажем, деревья. Взять иву. Сломи прутышек да ткни в любое место, чтобы земля посырее, и приживется. А попробуй елку? С корнями выкопаешь, посадишь честь честью, и то не каждая пристанет. Разная порода.
Может, и так... Но вот скажи: буду я лесником, семью заведу, приживусь здесь. А дальше-то что?
Дальше? Степан соображал, как ответить. Трудно загадывать. Куда время повернет. Может, то будет, что со мной стало. Пустишь ребят по свету летать, а сам станешь доживать здесь срок, который судьбой отпущен. А может, наоборот: ты корни пустишь, потом еще кто-то вернется, а там еще... Ведь в прежние-то времена наш народ чухари по-старому смертно с землей связаны были. Как ни трудно жилось, а за землю держались. Старики сказывали, один-разъединственный мужик из всей волости в городе-то жил. А теперь время другое, народ переменился, все грамотные. Им не до земли. Есть, что и совсем без корней живут, как вот этот камень, старик потрогал голой пяткой небольшой валун. Его стронуть легко. Гляди! он чуть подтолкнул камень, и тот покатился вниз. Вишь, катится, ловкое место ищет...
Камень скатился в воду и замер.
Вот и приладился! Ему все одно, что сухо, что мокро, лишь бы ловко... А ты, чую, в старую жилу вышел. Как ни смекай, а путь у тебя один на землю сесть. Истинно говорю! Вот поживи недельку, а то и две, по лесу походим, рыбешку половим, обтолкуем, что да как лучше, и сам скажешь: другого места нечего искать... Ты с батьком-то не советовался? спросил, наконец, Степан.
Советовался. А что батько? Его самого эта земля привязала.
Правду говоришь привязала.
Михаил опять вспомнил наказ отца: не дай земле в душу врасти прикует, и грустно улыбнулся, пусть прикует!..
36
Березы напротив дома Маркеловых представлялись Герману не очень подходящим местом для свидания, но... таково было желание Кати. И, когда наступил вечер, он хотел только одного чтобы отец пораньше ушел спать и не глазел в окна.
Дед и бабка, оттого что молчание сына угнетало их, улеглись раньше обычного, зато Василий Кирикович и не собирался на отдых. Мрачный и молчаливый, он сидел возле окна, скрестив на груди руки, и время от времени бросал на сына выразительные взгляды.
А Герман ждал. Он видел, как Катя полоскала в озере белье, а потом с тяжелой ношей пошла к своему дому, и досадовал, что не может помочь ей: делать это на глазах отца после неприятного разговора об отъезде было бы очень некстати. Обождав еще с полчаса и убедившись, что отец намерен сидеть так неизвестно сколько времени, Герман стал надевать костюм.
Ты куда это собираешься? подозрительно спросил Василий Кирикович.
Гулять. Хоть свежим воздухом подышу.
Отец смотрел, как долго и старательно причесывается сын, и страшная догадка пронзила его: не иначе он снюхался с маркеловской девкой! Но ничего не сказал, только еще сильней помрачнел лицом.
Едва Герман подошел к березам, с крыльца маркеловского дома неслышно сбежала Катя. В дымчатом, шитом в талию, платье, с розовой косынкой на плечах, в изящных невысоких сапожках, она показалась Герману еще более очаровательной.
Видишь, как быстро я управилась! сказала она, а в глазах вопрос: быстро ли?
Он молчал и смотрел в эти удивительные глаза, не умеющие ни лгать, ни притворяться, и все-то в них видно!.. Как хочется сказать ей об этом, как хочется сказать, насколько она дорога ему!.. Но Герман чувствует впившийся в спину взгляд отца, и рука тянется к карману за сигаретой.
Ты чем-то расстроен?
Мне неприятно, что за нами подглядывает мой отец.
Катя бросила быстрый взгляд на окна тимошкинского дома.
Пойдем.
Они прошли вдоль деревни мимо пустых домов и свернули на луг в сторону озера. Герман взял Катину руку в свою, сказал:
Между прочим, мой предок настроился уезжать.
Кто? не поняла Катя.
Предок. В смысле отец. И чем, говорит, скорее, тем лучше.
Даже так?.. Странно. Столько лет не бывал и совсем мало погостил... И когда же вы решили ехать?
А мы ничего не решили. Я не согласился.
Интересно!.. она искоса взглянула на него.
А что? Если ему надоело, пусть едет.
Тебе не надоело? Сам, наверно, каждую ночь город во сне видишь.
Ну да!.. Возвращаться туда мне совсем не хочется.
Ой, уж неправда!
Честное слово. Я даже знаешь что думал?
Что?
Я думал, что тебе здесь живется очень плохо, что отец и мать заставляют тебя работать с утра до ночи, как домработницу, что тебя никто не жалеет и ты очень несчастна...
Неужели вправду так думал? засмеялась Катя.
Точно. Это в те дни, когда ты по вечерам дедушке и бабушке одежду шила. Я-то ведь ничего не знал, потом уже мне Колька сказал, что ты шьешь... И каждый вечер ждал, когда ты пойдешь с Петром на озеро. Вот и думал так. И хотел тебе помочь.
Это уж совсем интересно! И как бы ты стал помогать?
Я хотел уговорить тебя уехать отсюда.
Уехать? глаза Кати удивленно расширились.
Конечно! Ты же взрослая, самостоятельная, свободная... Уехали бы мы с тобой на какую-нибудь комсомольскую стройку, стали бы вместе работать. Вот было бы здорово! И вечерами вместе.