Как много он отдал бы за то, чтобы хоть один сарьярский островок, пусть самый крохотный и неказистый, по какому-то волшебству переместился в Ким-ярь! В детстве он даже обижался на Черного водяника, который выигрыш брал рыбу и воду. В Ким-ярь и без того и рыбы, и воды предостаточно! А что бы островок стребовать?..
С жадным блеском в глазах Михаил смотрел на острова. Большие и маленькие, все они заросли лесом. И он знал, что там есть и тихие бухточки, и старые гнезда гагар и чаек; наверно, и черника растет, и княженика краснеет в траве на кочках; и нет человеческих следов, потому что ходить здесь, кроме Степана да Натальи, некому.
А меж островов, чуть ли не надвое раскалывая озеро и красуясь мачтовыми соснами, дремал в позолоте утреннего солнца мыс Бабья Нога Акан Йёуган-немь.
Интересное название Бабья Нога, задумчиво сказал Михаил. Не знаешь, откуда пошло?
Как не знать!.. отозвался Степан. Название это старинное. Люди в ту пору еще в землянках жили, домов не умели строить. И вот родился, сказывали старики, у здешнего вождя сын. Смалу был парнишка парнишкой, а как вырос, все диву дались: этакой красавец! Высокий, черноглазый, кудрявый. И силой господь наделил необыкновенной. Прозвали его Пильви[15]. А у брата вождя выросла дочь-красавица. До того ли пригожа, что парни глаза отворачивали ослепнуть боялись. За то имя ей дали Пейве[16]. И надо же было случиться, что Пильви и Пейве крепко-накрепко полюбили друг друга. А Пильви отчаянный был, смелый. Пришел он к отцу и говорит: «Я хочу жениться на Пейве!» «Ты разве не знаешь, что она твоя двоюродная сестра?» спросил вождь. «Знаю, говорит Пильви. Только другой подходящей для меня невесты нет на всем белом свете!» Рассердился тогда отец. «Иди, говорит, обойди свет и поищи! Найдешь возвращайся, а нет лучше погибни в чужих краях!..» Три года пропадал Пильви, но вернулся с невестой. Он завоевал ее в далекой северной стране на берегу холодного моря. Была она лопарка. Никогда раньше и никогда после того люди не видели такой красавицы. И была она тихая и застенчивая, и ею можно было любоваться, сколько хочешь. Назвали ее в племени Тя́хтхэйне[17]. Справили они свадьбу, построили земляночку и стали жить-поживать. А Пейве все оставалась незамужней всех женихов недостойными считала. И вот раз отец Пильви заметил, что сын и Пейве слишком уж ласково переглянулись при встрече и что-то шепнули друг дружке. Тогда он велел своему брату переселиться за озеро, чтобы Пейве не смущала женатого Пильви. Только не помогло это. Через надежного друга Пильви и Пейве сговорились встречаться темными осенними ночами на средине озера. Сплавал Пильви в лодке к своей любушке раз, сплавал другой, и Тяхтхэйне догадалась, что он изменяет. Когда муж и на третью ночь вышел из землянки, она быстренько сбежала на бережок и спряталась в лодке мужа под рогожку, которой рыбу закрывают. Ничего не заметил Пильви и поплыл. Когда лодки встретились, он сказал: «Я не мог приплыть раньше, потому что моя противная жаба до полуночи не спала!» Услышала те слова Тяхтхэйне и скинула с себя рогожку. «Больше вы никогда не увидите друг друга и никогда не встретитесь!» крикнула она и бросилась в воду. Озеро забурлило, закипело, лодки расплылись в разные стороны и между ними поднялась земля, а Пильви и Пейве ослепли. Как ни старались они сплыться, ничего не вышло куда ни ткнутся, везде суша. Так они и умерли в лодках от горя, тоски и позора, а на озере на вечные времена остался этот мыс, который люди прозвали Бабъей Ногой... Вот так, Мишка, было!..
Хорошая легенда. Грустная... и, помолчав, спросил: Ты, наверно, много знаешь таких историй?
Хорошая легенда. Грустная... и, помолчав, спросил: Ты, наверно, много знаешь таких историй?
Раньше-то много знал, вздохнул Степан. А теперь и рассказывать некому... Забываются. Он смотрел на береговые холмы, озаренные солнцем, на голубые распадки меж ними, на белую церковь, устремленную в небо высокой колокольней, и вдруг захотелось ему сказать, как бесконечно, до душевного трепета любит он свое озеро вот в такие тихие утренние часы, когда далеко видно вокруг и когда наплывают в памяти старинные предания и хочется их рассказывать, чтобы кто-то слушал и понимал эту любовь. Но он ничего не сказал, а только спросил:
Так чего, дорожку-то будем спускать?
Конечно! встрепенулся Михаил.
Не случайно Степан вспомнил о дорожке: лодка приближалась к Глубокой луде самому надежному месту, где по утрам всегда хорошо берет крупный окунь. И блесну он спустил самую уловистую, из красной меди. Осечки быть не должно!
Ты что, с одной дорожкой и ездишь? удивился Михаил.
И одной хватит! махнул рукой Степан.
Еще не успела полностью распуститься леса, старик начал выбирать ее из воды. На недоуменный взгляд Михаила ответил:
Фунтик.
Что?
Окушок на фунтик. И через минуту ловко выбросил к ногам красноперого окуня.
Не проплыли они и сотни метров, как Степан снова бесцветно обронил:
Полтора фунта.
Михаил от удивления раскрыл рот.
Не водяник ли их тебе на крючок сажает?
С хозяином в ладу живем, суховато отозвался старик. Он дал понять, что не в обычае рыбаков называть на воде властителя озера его собственным именем.