Второй окунь в самом деле оказался заметно больше первого. Освободив блесну из пасти этого лаптя, Степан сказал:
Может, хватит? Уха добрая будет! Ведь и домой пора.
Спускай! До берега с дорожкой поплывем.
Гостья воля! старик распустил снасть и направил лодку к деревне.
Чтобы леса не мешала править веслом, Степан зажал ее в зубах, а вертушку на всякий случай придавил ногой. Но он знал, что на пути к дому уже нет такого надежного места. Это тревожило: плохо, если не будет поклевок!
«Озерушко родимое, не подкачай, не дай осрамиться!.. мысленно молил старик. Пошли хоть какую ни на есть рыбешку! Лишнего никогда не прошу, а теперь надо, очень надо!..»
Где-то близко затрубили журавли. Мощные серебряно-гортанные звуки врезались в тишину утра властно и торжественно. Так врывался в комнату общежития бой Кремлевских курантов в шесть утра, когда динамик оказывался включенным на полную громкость. Михаил улыбнулся.
На Бабьей Ноге трубят, уточнил Степан. Каждое утро так, когда погода хорошая...
Крик журавлей поднимался все выше, ширился, растекаясь над озером, плескался об острова и берега, и многократное эхо вторило ему в какой-то удивительно стройной последовательности. В иные утра в радостно величавый крик журавлей вплетали свой тоскливый плач гагары. Тогда музыка утреннего гимна обретала зловещую окраску. Степан очень боялся, как бы и теперь гагары не испортили песню, и облегченно вздохнул, когда в воздухе растаял последний звук журавлиных криков: слава богу, пока вся природа действует с ним заодно! Еще бы рыбешку, и тогда можно благодарить судьбу...
Рывок был резок и упруг. Леса выскользнула из ненадежных стариковских зубов, но быстрые пальцы бывалого рыбака на лету подхватили ее.
Есть? вздрогнул Михаил.
Захолонуло на миг и вдруг забилось, затрепетало сердце Степана.
Погоди... Полегче греби, полегче!..
Двадцатисаженная капроновая леса не подавалась и пружинила, но это не зацеп!
Дай назад, очень тихо, одними губами сказал старик.
Михаил резко затормозил.
Ладно. Держи так. А в голове вереница мыслей: леса выдержит, но якорек слабоват, лодка перегружена, плыть к берегу проволоку перемелет, с блесной уйдет, а блесна самолучшая, подвести к лодке и веслом?.. Сумеет ли Мишка?..
Рука приняла серию резких толчков. Выплевывает! Степан туже натянул лесу, зримо представляя, как щука открывает пасть и встряхивает головой, чтобы освободиться от крючка. Он стал медленно выбирать дорожку.
Зацеп? нетерпеливо спросил Михаил.
Щука. Двадцать пять фунтов.
Шутишь?!
Ну, может, двадцать четыре.
Михаил ошалело уставился на старика, а Наталья перекрестилась: она-то знала, как редко ошибается Степан! И что такое щука на двадцать пять фунтов ей тоже было хорошо известно. Она беспомощно огляделась.
Может, на Бабью Ногу тащить? Туда, кажись, ближе всего, сказала она.
Степан молчал и осторожно, пядь за пядью вытягивал тугую лесу. Он готов был в любой миг отдать ее обратно, если щука рванет в сторону, но отдать ровно столько, сколько нужно, чтобы леса не ослабла и натяжение ее осталось неизменным.
Но щука шла ровно и в глуби топляком. Если она не отвернет и до самой лодки пойдет так, ее вряд ли удастся взять: рывок под лодку в таких случаях бывает настолько внезапным, что смягчить его и в то же время не дать слабины оказывается почти невозможным.
Приходилось на воде рыбу веслом колотить? спросил Степан.
Нет. А что, неужели вправду большая? все еще не верил Михаил.
Старик не ответил. Его чуткие и цепкие пальцы продолжали свое дело. И они, эти пальцы, вдруг ощутили, что леса стала пружинить сильней. Значит, щука пошла на круг? Дай-ко, господи!.. Леса чуть заметно поползла вправо. Наталья, загипнотизированно следившая за нею, тоже увидела это легкое перемещение.
Похоже, на круг? прошептала она.
Степан кивнул.
Только тут Михаил заметил, что лодка медленно разворачивается кормой. Кровь ударила в лицо: значит, действительно рыба крупная! Но как взять ее в этот верткий челнок, чем помочь старику?
Убери весла. На дно, тихо подсказал Степан, будто уловил мысль Михаила, а сам все так же напряженно смотрел на полупрозрачную струну лесы.
Весла были убраны, а лодка продолжала вращение по кривой, кормой вперед. Ощущать это движение было чуть жутковато оно казалось каким-то противоестественным.
Устанет скоро. Экую прорву воды жилкой режет! Наверх должна выйти.
Много ли еще лески-то? спросила Наталья.
Десять сажен... Кверху пошла, кверху!..
Угол между поверхностью воды и лесой становился все острее и острее.
И вдруг Степана осенило. Он быстро глянул на Михаила и коротко распорядился:
Изготовь ружье. Глухариной дробью. Посередке. Чтобы леску не зацепить.
Ружье лежало в ногах незаряженным. Дрожащей рукой Михаил вытащил из кармана два патрона с нулевкой. Щелкнул замок. В носу лодки вскочил Туйко. Долбленка закачалась.
Уйми собаку.
Место!..
Пес покорно лег и недоуменно смотрел то на хозяина, то туда, куда был устремлен взгляд Михаила.
Что-то тонким перышком прочертило воду метрах в пятнадцати от лодки. И исчезло.
Стреляй, когда вся наверх выйдет. Не торопись.
Чуть левей того места, где прочертило перышком, возникло едва уловимое, но все нарастающее движение воды. Оно быстро превращалось в небольшую округлую волну, которая росла, изгибалась дугой вперед, пока не приобрела форму клина; между разводьями этого клина вода текуче вращалась и бурлила, будто из глубины забил мощный ключ. На поверхности показалось что-то плоское и черное, но сразу скрылось. Потом снова вынырнуло и опять беззвучно погрузилось в воду.