Ну уж за тебя-то я выпью! сказал Герман и чокнулся с Петром. Потом обернулся к Кате: За братишку-то!..
Она подняла крохотную граненую рюмочку, беззвучно коснулась ею стопки Германа и тихо сказала:
Не обращай на меня внимания. И вообще... У нас не принято уговаривать.
Необычный тост Тимоя нарушил привычный ход празднества. Старики, забытые своими детьми, уныло молчали. Не было видимой причины для печали Лишь у Митрия Маркелова: сын представлялся ему мужиком достойным, да и на внуков грех обижаться работы не чураются, родителей и старших почитают. И он сказал:
Чего схудоумились, дорогие гости, после речей Тимофея да Офанасьевича? Не нам, старикам, речи те сказаны и не нам их слушать, а вот им! Митрий повел рукой в сторону внуков и Германа. Пускай они и думают. А наше дело сегодня гулять, песни петь да свои молодые годы вспоминать!
И у всех будто гора с плеч.
Герман пожалел, что плотно позавтракал: теперь когда все были заняты едой, он чувствовал себя неловко. Он подумал, что хорошо бы сейчас уйти с Петром и Катей куда-нибудь в укромное местечко, на лесную полянку или на берег ручья, где бы можно было посидеть свободно, поваляться на траве. Или у них не принято «откалываться»? Когда Петр и Катя отодвинули пустые тарелки, Герман все-таки предложил:
Может быть, прогуляемся, пока они здесь пируют?
Можно, охотно согласился Петр и взглянул на сестру: Пойдем?
Втроем они разом встали.
Петька, смотри недолго, строго предупредил сына Иван Маркелов. Гармонья понадобится.
Мы только на бережок, отозвался Петр.
Герману меньше всего хотелось идти к озеру это лишний раз напомнило бы случившееся в шторм, но он промолчал.
Озеро было синим, ласковым и спокойным. Прозрачные волны неслышно набегали на берег и таяли просачиваясь меж омытых камней.
Ты знаешь песню, которую пели старушки? спросил Герман у Петра, глядя, как легко и красиво ступают по темным камешкам белые туфельки Кати.
Это была не совсем песня, ответил Петр. Это был плач по умершим. Причитание. Помнишь, в «Слове о полку Игореве» есть плач Ярославны?
Неужели они его знают?! поразился Герман.
Ты не понял меня. Я просто для примера сказал. Слова, конечно, другие, и содержание другое своеобразная импровизация. Старушки пели-плакали о своих матерях и отцах, братьях и сестрах, которых уже нет в живых, жаловались им на невеселое житье, просили не забывать, помочь в трудный день...
Просили мертвых?
А что им остается? Своеобразная моральная поддержка. В бога они не верят, хотя иногда и крестятся и поминают его, дети забыли их, даже не навещают. А душа человеческая, уже по природе своей, всегда ищет общения, время от времени она должна... изливаться, что ли... Понимаешь? Речь ведь идет не о какой-то материальной помощи, а именно о духовной, о моральной...
Я понимаю, кивнул Герман. Но почему моя-то бабушка пела такую песню? Она же все-таки не одна. И мы здесь.
Как тебе сказать... Плач Окси и Феклы ей очень близок, понятен. И он, конечно, не мог не отозваться в ее душе. Подумай сам: твой отец единственный из трех ее сыновей вернулся после войны, но сразу уехал из дому и с тех пор не бывал здесь. Вот теперь первый раз. Представляешь? Четверть века твои дед и бабка ждали его!.. Им, Гера, нисколько не лучше жилось, чем Оксе и Фекле. Та же тоска, то же одиночество...
Вэ́йкасту![14] бросила Катя.
Да, в самом деле, хватит об этом, поморщился Петр.
Герман подавленно молчал. Может быть, потому, что для него самого дни в Лахте были наполнены томительным до безнадежности ожиданием случайной встречи с Катей, он хорошо понял, что значило для стариков ждать сына не месяцы годы, многие годы. Да это же чудовищная пытка! Как они вынесли ее?..
В памяти тотчас всплыли первые минуты встречи с дедом и бабкой. Ничто доброе не шевельнулось тогда в его душе, и ничего, кроме брезгливости, он не чувствовал в те минуты. А ведь перед ним были люди, вынесшие ту страшную пытку ожидания! Родные люди...
Казалось, Петр угадал его мысли.
Я понимаю, что все это неприятно, сказал он. Но ты тут ни при чем.
Герман вздохнул. Раз приехал сюда, теперь уже «при чем». Хоть кайся, хоть казнись, но оправдаться перед собой даже за те первые минуты встречи уже невозможно.
Знаете что? вдруг обернулась к ним Катя. Давайте, сходим завтра за морошкой!
Я готов хоть куда, грустно улыбнулся Герман. Хоть к черту в пекло.
Можно. Только морошка-то уже перезрела. Раньше надо было.
Ничего страшного. На варенье все равно годится. Да она ведь и не вся одновременно поспевает. Которая раньше, которая позже.
А я, между прочим, никогда не видел морошку, сказал Герман. Слыхал, что есть такая ягода, а не видел.
О, это отличная ягода! отозвался Петр. Желтая, как лимон. Сочная. Ароматная. Только не каждый год бывает. Но я знаю одно местечко, там морошка должна быть.
В деревне неожиданно взвилась песня. Петр улыбнулся.
Старички-то дают!.. Придется вернуться. Сейчас гармонь потребуют.
Они повернули к деревне. Когда поднимались по тропке, Катя сказала брату:
Я, пожалуй, схожу к Кольке и Люське. Что я тут буду сидеть?
Сходи. Гостинцев отнесешь. Вот и у них будет маленький праздник.