Счас зайдет! объявила бабка, войдя в избу.
Акулина махнула с крыльца рукой, и Тимой свернул к дому Тимошкиных.
Счас зайдет! объявила бабка, войдя в избу.
А Герман сидел, как на углях. Ему не терпелось скорей идти туда, к костру, где была Катя, и такая задержка его раздражала.
Дверь медленно отворилась. На пороге показа, хромовый сапог, а секундой позже в дверном проеме предстал румянолицый святообразный старец. Он низко поклонился и сказал по-вепсски:
Дай-ко бог вам здоровья, Окулина Матвеевна и Кирик Савельевич!.. И вам, крещеные, добавил он по-русски и чуть кивнул Василию Кириковичу и Герману.
Ты чего? Али Василья нашего не узнал? воскликнула бабка.
Старик пристально вгляделся в лицо Василия Кириковича и конечно же не узнал его, но с широченной улыбкой радостно произнес:
Охо-хо!.. Кого вижу?! Не ты ли, Кирикович? Здравствуй-ко! и долго тряс мягкую руку Василия. Сколько годов не видел тебя!.. А это сын? и указал желтым пальцем на Германа.
Сын.
Хорошо!.. По-нашему понимает?
Нет, конечно!
Худо... Тимой вздохнул, сел на лавку рядом с Василием Кириковичем. А с Ким-ярь-то видишь, что стало? Народ разлетелся, как пепел по ветру. Одно кострище осталось. Отшаем зарастет кострище ольхой да крапивой. Потом корба поднимется, дикий зверь будет ходить вот тут, где мы сидим. Эхе-хе!.. И полез в карман за кисетом.
Не будем об этом говорить! махнул рукой Савельевич. Расскажи-ка лучше, как живешь, как рыбу ловишь? Поди, целую поленницу щук насушил?
Рыбешка есть, заулыбался Тимой. Щуки ладно. Я нынче леща хорошо половил, он поднялся, кряхтя, прошел к порогу, развязал узел, поковырялся в нем и вытащил большого копченого леща да четвертинку водки.
«Эх, надо было раньше к костру удрать! с сожалением подумал Герман. Теперь застрянем!..»
За таких гостей, Кирик Савельевич да Окулина Матвеевна, не грех и стопочку пропустить! весело сказал Тимой, направляясь к столу.
Ну что ты, Тимофей Афанасьевич! воскликнул Василий Кирикович. Зачем все это? У нас же найдется, чем тебя угостить!
Тимой обернулся, сказал:
Я тоже могу угощать! и стукнул четвертинку на столешницу.
Акулина внесла из кухни сковороду жареной рыбы, а Василий Кирикович, пока Тимой безуспешно пытался открыть четвертинку, достал из чемодана бутылку «Плиски» и разлил по стаканам коньяк. И как раз в это время в избу вошел Митрий Маркелов.
Вы что, соседушки?! воскликнул, позабыв поздороваться, изумленный старик. Али наособицу праздновать?
Ну шуми, Митрий! поспешила вмешаться Акулина. Выпей-ка с Васильем да с Тимофеем Офонасьевичем, и тогда уж пойдем.
Ой неладно делаешь, Окулина! укоризненно сказал Митрий. И Офонасьевича задержала. Ведь все давно собрались, вас только и ждем!
Напрасно ждете, не взглянув на него, обронил Василий Кирикович. И матери: Чего стоишь? Садись, угощай гостя! И вы тоже, он обернулся к Герману и отцу. Двигайтесь!
Четвертинка дрогнула в руках Тимоя. Он впился глазами в лицо Василия Кириковича, будто хотел разглядеть в нем что-то плохо различимое.
Акулина схватила Митрия за рукав.
Ну-ко, сядь к столу!
Нет уж, спасибо!.. Чего людям-то сказать? Не придете?
Кирик беспомощно взглянул на сына.
Как, Вася? Ведь неловко не ходить-то!..
Я же сказал вам идите, а мне сами должны понимать! неудобно.
Тимой близоруко прищурил глаза. На мгновение ему почудилось, что он видит перед собой собственного внука, к которому как-то ездил в Ленинград и который, принимая гостей, еще накануне предупреждал его, родного деда: «Завтра, пока у меня будут люди, ты уж посиди на кухне...»
Ну, ежели так, я пойду! это сказал Митрий.
Тимой встрепенулся, порывисто встал.
На́рови, ю́хтес мя́нэмэй![13] он взял со стола свою четвертинку и молча направился к двери вслед за Митрием.
Не обижайте! Погодите!.. метнулась к порогу Акулина.
Но дверь за стариками уже захлопнулась.
Нехорошо так, Вася!.. с горечью произнес Савельевич. Митрий с добром пришел, в гости звать...
Акулина, шмыгая носом, ушла в кухню.
Н-да, получилось действительно что-то не то, растерянно произнес Василий Кирикович. Вроде бы я и не сказал ничего такого...
Сказал не сказал!.. сверкнул глазами Герман. Тебя же не в церковь зовут, не молиться!
Правда, внучек, правда! кивнул Савельевич. Людей, Вася, уважить надо, а то подумают побрезговал... И никому дела нету, партейный ты али какой. Иванко да Митрий тоже партейные, а стариков уважают и в праздники всегда с людями...
Акулина, прислушиваясь к разговору в горнице, украдкой выглядывала из-за оконного косяка. Она видела, как чинно, по-старшинству, уселась за стол семья Маркеловых, как Тимой всунулся между Оксей и Феклой и обеих старушек похлопал по плечам, как рядышком сели Степан и Наталья Кагачевы.
«Господи! Все собрались, а мы-то!.. с тоской думала она. Да как после этого людям в глаза смотреть?..»
Иван поднял из колодца флягу с пивом, установил ее в тени берез, что-то сказал отцу и направился к дому Тимошкиных. Акулина отпрянула от окна.
Будет перед людями-то страмиться! Вон уж сам Иванко идет к нам!
Кирик Савельевич умоляюще посмотрел на сына.
Ладно. Вы идите, а я попоздней выйду, пообещал Василий Кирикович.