И тут Герман понял: Петра не догнать. Страх мурашками пополз по спине к лопаткам. Но может быть, Петр сам заметит лодку и повернет навстречу? Тогда во что бы то ни стало надо держаться, не давать волнам и ветру нести лодку вдоль озера и, сколько можно, двигаться к берегу. И Герман снова и снова греб то одним то обоими веслами, не замечая, как волны швыряют в дощаник острые гребни...
Около месяца Петр плавал по двадцать минут каждый вечер и с точностью до нескольких секунд чувствовал, когда истекает время заплыва. Не услышав условленного сигнала, но уверенный в том, что Герман плывет сзади, он проплыл еще сотню метров. И когда уже руки ноги, спина все тело стало сигнализировать, что время вышло, Петр перевернулся на спину и оглянулся назад. Пусто, лишь волны белеют. Посмотрел влево, по ветру, но и там волны, одни только волны. Тогда, дождавшись высокого вала, он взвился из гребня вверх. Лодка чернела не менее чем в километре. Это было так неожиданно, что Петр сразу почувствовал, как усталость свинцовой тяжестью потянула вниз. Он расслабился, запрокинул лицо, раскинул руки. Отдохнуть хотя бы одну минуту, полминуты, а уж потом туда, к лодке.
Ему было ясно: с Германом что-то случилось. Растянул связки или упал в лодке и ушибся? Или надломилось весло? В такую волну всякое может быть, достаточно одного нерассчитанного движения...
После минутного отдыха Петр снова поднялся на гребне, засек направление, сделал поправку на волны и ветер и поплыл. Расстояние не смущало он не раз переплывал Ким-ярь, беспокоило другое: если случилось что-то серьезное и Герман не сможет грести, лодку понесет через озеро, а дрейфовать в штормовую погоду да еще в сумерках слишком опасно.
Он плыл не спеша, экономно расходуя силы и время от времени посматривая вперед, все ждал вот-вот там зачернеет лодка. По времени она уже должна была показаться. Петр опять остановился, заглубил ноги и, когда накатила волна, рванулся вверх. Лодка не стала ближе и по-прежнему была развернута бортом к волне. Петр похолодел: понесло, теперь не догонишь! Надежда была лишь на то, что дощаник зацепится за песчаную косу Янь-немь, далеко вдающуюся в озеро. Если же он проскочит косу, тогда... Петр боялся и думать, что тогда может произойти. Но все равно надо плыть за лодкой туда, по волнам. Надо спешить! Где-то в глубине сознания возникла мысль, что и у самого может не хватить сил: слишком много их уже отдано, да и вдоль озера плыть не поперек, но Петр старался не думать об этом. Главное плыть, плыть, плыть...
..Беспорядочная гребля быстро изматывала, от мозолей горели ладони, но Герман знал, что будет грести до тех пор, пока в руках хватит сил поднимать весла. И вдруг он увидел, что в лодке плавает мертвая рыба. Корзина, что ли, опрокинулась?..
Почему-то именно вид этой рыбы довел чувство реальной опасности до того физически ощутимого предела, когда и мысли, и инстинкт как бы сливаются воедино, подсказывая единственно верный путь к спасению... Корзина не перевернулась, ее залило! Герман перестал грести, убрал весла в лодку, чтобы не сшибло их волной, разулся и сапогом он все-таки больше банки! стал вычерпывать воду. Делал это сосредоточенно, без суеты, зачерпывал непременно полный сапог и выливал только через подветренный борт.
Вода убывала медленно: наполовину залитая лодка сидела глубоко, и почти каждая волна швыряла в нее свою долю. И все же вода убывала! Когда ее осталось так мало, что обнажились шпангоуты, Герман отложил сапог и вновь взялся за весла. Он несколько энергичней, чем бы следовало, попытался развернуть дощаник в наветренную сторону, и правое весло опять соскочило с уключины. И как раз в этот момент «девятый вал» жестоко ударил о борт. Лодка, казалось, повисла над водой. Герман выпустил весло и инстинктивно схватился руками за борта. Дощаник ухнул меж волн, потом, раскачиваясь с борта на борт, стал медленно подниматься на новом гребне, а весло весло уже плавало за кормой.
Самообладание изменило Герману. Впившись пальцами в скамейку, он бессмысленно смотрел, как увеличивается расстояние между плавающим веслом и лодкой, дощаник парусил высокими бортами... Последняя надежда выбраться из бушующего озера покинула Германа.
Рыба опять плавала в лодке. Болтались у ног залитые водой сапоги, точно напоминали: пора вычерпывать воду, пора! Но почему-то страшно было пошевелиться, ни руки, ни ноги не слушались, а волны все хлюпали и хлюпали через борт, летели в лицо брызги, и ветер свистел в мокрых волосах.
Внезапно в сознании возникло лицо Кати.
«Ну почему ты сидишь?! явственно прозвучал ее голос. Вычерпывай воду, возьми второе весло, ведь ты и раньше почти все время греб одним веслом!..»
Пальцы разжались. Герман плюхнулся на колени, нашарил на дне лодки сапог и быстро-быстро стал вычерпывать воду. Но тут дощаник резко покачнулся, накренился, и вода хлынула через борт. Волны забушевали еще яростнее. Оцепеневший от страха Герман видел, как быстро они заливают лодку и не имел сил ни пошевелиться, ни крикнуть. Он понял: пришел конец!..
...Все медленнее и медленнее плыл Петр среди белых шипящих волн. Берег уже скрылся в вечернем полумраке, и волны были единственным ориентиром. Если даже ветер изменит направление, они еще долго будут катиться в ту сторону, куда унесли Германа. Плыть по волнам, только по волнам и смотреть до рези в глазах перед собой, вправо, влево, не покажется ли лодка. Что бы ни случилось, но где лодка, там и Герман.