Виртуальная инстанция имплицитного автора гарант единого художественного смысла (при множественности возможных значимостей для множества воспринимающих). Приблизиться к концептуальной позиции автора означает углубиться в смысл сказанного-услышанного, таящийся в нарративной структуре текста. «Нон-фикциональная» наррация (в документальной прозе, например) такого гаранта не знает. Верификации здесь подлежит референтная область значений, но не смысл, который от реципиента к реципиенту может значительно разниться.
Нарратор и автор нефикционального рассказывания по сути дела неразделимы. Это две стороны одной и той же фигуры, хотя тоже не сводимой к биографической личности человека, написавшего книгу. Историк в изложении результатов своего исследования мог оказаться зависимым от цензуры или не вполне искренним. О нарраторе этого сказать мы не можем, поскольку нарратор всего лишь функция собственного текста, фиктивная фигура, которую Ролан Барт именовал «бумажным существом». Однако без такого рода инстанции посредника между диегетическим миром и сознаниями реципиентов, живущих в действительном мире, никакое нарративное высказывание неосуществимо.
В противоположность неуловимому имплицитному автору фокализатором выступает один из участников рассказываемой истории, чья точка зрения может использоваться нарратором для проникновения в диегетический мир, так сказать, изнутри с позиции чьего-то частного опыта. Кругозор фокализатора всегда уже диегетического мира, составляющего кругозор «надежного» нарратора.
Интенциональность этого мирообразующего кругозора осуществляет коммуникативную функцию оцельнения нарративного высказывания как единого акта рассказывания. В связи с этой функцией главенствующей характеристикой нарратора выступают не характер, возраст, общественное положение, мировоззрение, настроение и т. п. персонажные характеристики, а риторическая модальность (интенция) его говорения. Именно такая модальность обеспечивает нарративную идентичность нарратора.
Следует подчеркнуть, что риторические (в частности, нарративные) модальности приложимы не к человеку, а лишь к его высказыванию. Они характеризуют интенциональность самого текста, а не позицию биографического автора. В процессе порождения высказываний импульсы знания, убеждения, мнения (как содержаний сознания) размежевать невозможно, да и бесцельно: явлением культуры является текстовый результат, а не психический процесс. Однако чтобы выстроить полноценный рассказ, необходимо все участвующие в этом процессе содержания сознания замкнуть единым в своей интенциональности модусом говорения.
Риторическая модальность это такая категория, которая не может варьироваться на протяжении единого высказывания. Смена модальности, если она происходит в живой речи, означает начало нового высказывания. В составе литературного произведения могут встречаться речи персонажей, принадлежащие различным модальностям, но речь самого нарратора в этом отношении необходимо является единой, поскольку знаменует оцельняющую рассказ позицию «свидетеля и судии» диегетического мира в его цельности и завершенности.
Поскольку, как рассуждал Альгирдас Греймас, «производство дискурса проявляется как непрерывный выбор возможностей, пролагающий себе дорогу через сеть ограничений»[124], постольку дискурс, в частности, нарративный это система соответствующих «компетенций». Понятие «дискурсивной компетенции» Греймас выводит из организованности высказываний как неизбежно принадлежащих к той или иной области дискурсивных практик: «Дискурсивная деятельность опирается на дискурсивное умение, которое ничем не уступает умению, например, сапожника, иначе говоря, мы должны предполагать наличие [] компетенции, если хотим объяснить производство и восприятие конкретных дискурсов»[125].
Нарративная модальность собственно и представляет собой дискурсивную компетенцию нарратора. Современная неориторика позволяет нам связывать дискурсивные компетенции говорящего субъекта с базовыми риторическими модальностями. Имплицитный автор нарративного дискурса как субъект его смысла позиционирует своего нарратора, наделяя его определенной компетентностью, а именно изложение событийной цепи эпизодов может вестись в модальностях:
нейтрального знания;
авторитетного убеждения;
нейтрального знания;
авторитетного убеждения;
частного мнения;
эвристического постигания, которое невозможно принать ни субъективным (как мнение), ни объективным (как знание).
Словом «знание» часто именуют всю совокупность накопленной информации, все содержание сознания субъекта. Однако в строгом значении данного термина знание такое содержание сознания, которое не зависит от самого сознания (неинтенционально). Таково, например, знание таблицы умножения. «Чистое» знание имперсонально, оно репродуктивно, оно подлежит верификации (объективному подтверждению опытным путем), не нуждаясь в аргументации (интерсубъективной проверке на убедительность).
Наделение повествования модальностью знания предполагает дезактуализацию говорящего коммуникативное поведение самоустранения субъектом своей субъективности. Нарративная модальность знания предполагает со стороны нарратора позицию принципиальной вненаходимости относительно излагаемой истории. Гомер не мог быть прямым свидетелем событий Троянской войны, однако, его нарратор, исходя из общенародного предания, свидетельствует о них в модальности знания такого содержания сознания, которое не определяется его собственной позицией. Подобный нарратор эпопейного типа аналогичен корифею ритуального хора, эффектнее других излагавшего общеизвестное.