Сожалеет ли Портнов о ее судьбе? Чувствует ли себя виноватым? Интересный вопрос. Сожалеет ли словарь о давно устаревшем слове?
«Понятийный активатор», два тома. «Упражнения для третьего курса, издание дополненное и переработанное». Сашка пошарила рукой в рюкзаке, будто кошка лапой в аквариуме, но больше ничего не поймала; все, что ей выдали, она видела раньше, она с этим работала. Повторенье мать ученья?
Или преподавательский саботаж?
Она взяла текстовый модуль, восьмой том, села за стол, как делала, наверное, миллионы раз, и развернула книгу: желтоватые страницы, запах старой библиотеки. А на страницах абракадабра, сложный и бессмысленный текст, который Сашка давно научилась читать, полюбила читать, открыла ворота в счастливый мир, полный хрустальных смыслов
Глаза норовили соскользнуть, взгляд расфокусироваться. Физическое тело Сашки, голодное и усталое, не желало принимать процедуру, как ребенок орет и брыкается при виде шприца. Абракадабра складывалась в визг и скрежет в голове, слезились глаза и прошибал пот хуже, чем на первом курсе. С превеликим трудом Сашка дошла до конца абзаца и начала все сначала: она помнила, что с человеком делает этот текст, и она, в отличие от первокурсницы, страстно желала, чтобы он сделал это с ней и вернул прежнюю легкость. Сашка информационный объект, Слово великой Речи тянулась к смыслам текстового модуля, как умирающий от жажды тянется к воде. Сашка-человек сопротивлялась, будто ее поили серной кислотой.
Наконец она очнулась на полу, под самым носом обнаружился сломанный карандаш, а дальше, у ножки стола, валялась раскрытая книга смятыми страницами вниз.
Стараясь не глядеть на книгу, Сашка подняла и закрыла восьмой том, отложила на край стола. Взяла в руки модуль седьмой и отложила тоже. Открыла шестой с первой страницы:
Я не сдамся.
Все повторилось сначала скрежет в ушах, озноб по коже, отвратительная абракадабра, заливающая глаза, будто горячей смолой. Сашка читала, роняя слезы на страницу, читала, читала
«Цены, цены, это просто ужас! В конце концов мама сняла комнатушку в пятиэтажном доме, минутах в двадцати от моря, окнами на запад»
Офисный стул на пяти колесиках зашатался под ней, и Сашка опрокинулась навзничь.
Здравствуйте, Саша. Я рад вас видеть.
В четырнадцатой аудитории Стерха не изменилось ничего разве что за окном была ранняя осень, а не январь, как в прошлый раз. Стерх не изменился тоже длинные пепельные волосы все так же обрамляли бледное лицо, сложенные под пиджаком крылья топорщились небольшим горбом, а острый подбородок лежал на жестком воротнике, ослепительно-белом на фоне безукоризненно-черного костюма. Манера сидеть, сплетя длинные тонкие пальцы, осталась тоже при нем.
Изменился взгляд: раньше он мог быть доброжелательным или строгим, раздраженным или гневным, но никогда столь болезненно-сосредоточенным. Стерх смотрел на Сашку, как мог бы смотреть судья на призрак осужденного по ошибке.
Здравствуйте, Николай Валерьевич, сказала Сашка. Простите, я читала текстовый модуль и я опоздала.
Я рад вас видеть, повторил Стерх, и Сашка поняла, что он не врет, просто его радость отягощена чувством вины, а может быть, и страха. Посмотрите сюда, пожалуйста.
На запястье, на кожаном ремешке, он носил овальное перламутровое зеркало как большой циферблат. Отраженный луч ударил Сашке в глаза и на секунду ослепил ее. Она помнила это ощущение, оно никогда не бывало особенно приятным, но слепота и резь в глазах закончилась почти моментально. Сашка мигнула; аудитория четырнадцать расплылась, будто залитый водой акварельный рисунок, и прояснилась снова.
Я был уверен, что вы блестяще сдадите экзамен, проговорил Стерх с ноткой удивления, будто сам пораженный своей способностью заблуждаться. Я был уверен, что это, несомненно, пятерка. Вы столько раз меня удивляли дарили надежду, отбирали ее, потом удивляли снова Я виноват перед вами, Саша, хотя изменить ничего не мог. Ничего не мог для вас сделать. Я полагал, что больше никогда вас не увижу.
Но вы мне рады, быстро сказала Сашка, будто подавая подсказку.
Да, удивление в его голосе сделалось отчетливее. Я рад. Но вы ведь не с каникул вернулись, Саша. Все очень сложно садитесь.
Сашка опустилась на самый кончик стула:
Вы тоже не станете меня учить, потому что я убийца реальности?!
Мы обязаны вас учить, он плотнее сплел кончики пальцев. Это наше предназначение. Я совру, если скажу, что ситуация меня не пугает пугает, еще как Но вы моя студентка. Вы опять моя студентка, а со студентами я всегда честен.
Спасибо, пробормотала Сашка. Николай Валерьевич, что значит «разрушитель грамматики»? Что именно вас пугает? Как я могу вас напугать?!
Меня пугаете не вы, после длинной паузы сказал Стерх. Пугает та легкость, с какой в наше время аннулируются вековые традиции. Но как ваш педагог я, разумеется, желаю вам успеха. И сделаю все, что от меня зависит, чтобы вам помочь.
Спасибо, повторила Сашка искренне. Но вы не ответили на мой вопрос. Почему я «убийца реальности»?
Вы не убийца, он покачал головой, будто сожалея о досадном недоразумении. Прямо сейчас вы не убийца и не разрушитель, но ваш потенциал