Он оборвал себя и посуровел:
Предлагаю вернуться к этому разговору через некоторое время.
Но, Николай Валерьевич
Не «но», его голос сделался размеренным и твердым. Рано, и мы не будем это обсуждать. Вы прекрасно знаете, что на некоторые вопросы здесь, в Институте, вы не получите ответа, пока не проделаете определенную работу, и никто за вас ее не сделает
Он вынул из ящика стола и положил перед Сашкой планшет с плоским экраном размером с тетрадный лист, без логотипа производителя, с единственной кнопкой на боку:
Это ваш новый рабочий инструмент. Внутри индивидуальное расписание, соблюдать его надо очень точно, минута в минуту. Я буду присылать задания, а вы отрабатывать и отчитываться на занятиях. Теперь открывайте тетрадь, бумажную, обычную, пишите сверху на первой странице: «Работа над ошибками».
Чьими? тихо спросила Сашка.
Они встретились глазами и молчали несколько минут. Потом Сашка опустила взгляд и начала писать стержень поначалу царапал бумагу и не хотел работать.
Каждый день вы должны делать записи в тетради, негромко продолжал Стерх. Работа над ошибками будет завершена, когда вы вспомните и подробно опишете переводной экзамен тринадцатого января, что произошло, к чему привело и чего вам ждать теперь. И тогда
Он сделал паузу, остро посмотрел на Сашку и вдруг улыбнулся.
И тогда мы полетаем, Саша, сказал другим голосом, чуть хрипловато. Мы еще полетаем
Сашка почувствовала такую благодарность, что едва не кинулась ему на шею.
Историческая Торпа, при всей ее странности, была уютным и живописным городом. Блестел булыжник под фонарями, улицы изгибались змеями, темнели ниши в кирпичных стенах. Опускалось солнце, в тенистых дворах зажигались уже окна, закрытые цветными шторами и оттого похожие на гирлянду праздничных огней.
Сашка бродила, вдыхая и выдыхая осень. Когда-то она летала над этими крышами, но с тех пор прошло почти пятнадцать лет; когда-то она гуляла здесь с Костей, но с тех пор, кажется, несколько жизней началось и закончилось. Сашка шагала то быстрее, то медленнее, пытаясь уложить в голове сегодняшний день, бесконечно длинный и бесконечно странный. Она не уезжала из Торпы но она возвратилась в Торпу, ее мучил пробел в памяти длиной в полгода хотя с тех пор прошло почти пятнадцать лет. Ей снова предстоит учеба «на пределе сил», но то хрустальное понимание, с которым она шла на экзамен, то чувство гармонии и сопричастности, которое заставило ее отклонить заманчивое предложение Фарита, помутнели, разрушились, и Сашка обнаружила себя посреди неопределенности и страха. Ей придется «прыгать через голову» не ради высоких смыслов а просто для того, чтобы не дать Фариту повода ее наказать.
Но что, что все-таки случилось с ней на экзамене?!
Но что, что все-таки случилось с ней на экзамене?!
Впереди у обочины взвизгнули тормоза. Сашка вздрогнула, инстинктивно ожидая наихудшего; оказалось, что никакой аварии нет, просто серебристая «Мазда», только что обогнавшая Сашку, резко остановилась у обочины. Распахнулась водительская дверца:
Саша, это вы?!
Она почувствовала озноб по коже. Неизвестно отчего. Если и были в длинном дне хорошие минуты, то это, разумеется, поездка из аэропорта в город, да еще тот момент, когда он сказал «Удачи», а она помахала рукой; теперь он выбрался из машины на мостовую, в белом кителе с черными погонами, без фуражки, взъерошенный и очень веселый.
А я смотрю вы идете по улице. Торпа, конечно, очень странное место, здесь вечно творятся какие-то чудеса
Сашка посмотрела с подозрением; нет, он ничего особенного не имел в виду. Просто был так рад ее видеть, что невольно прозревал вещи, скрытые от постороннего глаза.
Торпа странное место, подтвердила Сашка, ей было приятно и лестно наблюдать его симпатию. Но все-таки не город-миллионник. Здесь люди могут встретиться на улице просто гуляя, просто случайно
Вы же не думаете, что я вас выслеживал? у него вытянулось лицо, он по-настоящему испугался.
Сашка засмеялась. Уже очень давно она не смеялась вот так, от неопознанной радости, и смех подействовал как лекарство. Гибель Александры Самохиной, угрозы Физрука, предстоящее объяснение с однокурсниками перестали быть важными, отступили, съежились, освободили, и сделалось светло и легко.
Они не касались друг друга. Даже пальцем или рукавом. Даже на крутых улочках. Между ними всегда был воздух, расстояние в несколько ладоней, только тени переплетались на блестящем булыжнике. Только шлейфы запахов сливались в осеннем воздухе.
Над этими крышами хорошо летать, сказала Сашка, любуясь закатом с высокой террасы над городом.
Да, на глиссаде, отозвался он со знанием дела. Когда низкое солнце и малая облачность. Очень красиво.
И Сашка опять засмеялась.
Уже стемнело, когда они приземлились за столик на открытой террасе кафе в самом центре. Под полосатым навесом горели свечи и цвели розы, как если бы дело происходило не в захолустной Торпе, а в Париже в его лучшие годы. У Сашки гудели ноги и шумело в ушах, будто после восхождения на высоченную гору.
Официантка появилась из-за стойки, расплылась в улыбке при виде Ярослава и тут же уставилась на Сашку, будто не понимая, как молодой красивый пилот может ужинать в компании бледной девушки в потертой куртке. Поджав губы, выложила на стол меню в черной сатиновой обложке.