Подружка?
Васин криво усмехнулся:
Вы на рожу мою гляньте, какие у меня подружки? И гулящая не всякая пустит. Только я с гулящими брезгую. А Ульянке и пятнадцати нет. Испоганят девку. Он аккуратно развязал шнурок, нанизал перстни и добавил: Если чего, я ей из своих могу платить. Мирек говорил, что вы туточки не жадные и
Плати, согласился Глеб.
Лишние руки пригодятся. Дом, если из него школу делать, всяко отмыть придется. А с остальным разберутся.
Васин расплылся в улыбке, которая, ввиду отсутствия пары зубов, отличалась некоторой жутковатостью.
Спасибо.
Пожалуйста.
Если этак и дальше пойдет, то вскоре в доме соберутся все сирые да убогие во главе с самим Глебом. Почему-то от этого стало весело.
Ехать в Петергоф Анне, говоря по правде, не хотелось. И она даже рассердилась на вольность даже билеты заказали, ее не спросясь, но тут же велела себе успокоиться.
Ее же дело. Глеб и вовсе не обязан о ней заботиться. Искать. И странно, что отыскал. И выходит, что матушка жива, что она расскажет?
Виниться станет? Или отрицать? Или
Успокойтесь, Глеб гладил плющ, и по листьям того разбегались волны краденой силы, уходили в тонкие пока ветки. К осени плющ вовсе разрастется, вцепится тонкими корешками в каменную плоть стены, его и не выведешь. Нет смысла гадать о том, что еще не случилось.
А в чем есть смысл? несколько резковато спросила Анна.
Понятия не имею. Наверное, ни в чем. Если вы не хотите, если вам неприятно. Или тяжело. Я отправлюсь один.
Нет.
Он не стал спорить, убеждая, что справится, что Анне вовсе не следует беспокоиться, а надо сосредоточиться на деле. Он лишь склонил голову, признавая ее право.
Мы надолго?
День. Может, два.
День или два, стало быть, вещей много брать не след. Стоит еще в гардеробной старый ее саквояж из желтой кожи. Сменная пара белья. Чулки. Обувь. Платье, которое подходило бы для встречи с монахиней и все равно не подойдет.
Мы надолго?
День. Может, два.
День или два, стало быть, вещей много брать не след. Стоит еще в гардеробной старый ее саквояж из желтой кожи. Сменная пара белья. Чулки. Обувь. Платье, которое подходило бы для встречи с монахиней и все равно не подойдет.
Матушка не признавала иного одеяния, нежели полностью закрытые наряды.
Во сколько поезд?
В одиннадцать вечера.
Анна кивнула. Успеет. Если чего и забудет, то лавок в Петергофе довольно. С другой стороны, она все одно собиралась посыльного отправлять. Сбор для Мирвальского готов, как и заказ Южнина. С полдюжины черенков, которые почти укоренились и перевозка им не повредит. Плюща снять еще можно и
Вы задумались?
С багажом поможете? вопрос был почти неприличным.
Но Глеб улыбнулся:
Если позволите.
Анна махнула рукой. Позволит. Вот только ей и собраться, и еще на чай успеть, раз уж обещалась. А идти хотелось все меньше. Как-то прежде, когда она только здесь поселилась, ее часто приглашали на чай, большей частью из живого любопытства, вполне естественного и необидного. Но визиты утомляли.
Она не умела говорить о модах. И дворцовых сплетен не знала.
У нее не было титула или хотя бы состоятельного супруга, которого можно было бы испросить о малой услуге, в ответ оказавши такую же. Ни сыновей, ни дочерей на выданье. Ничего вовсе, что представляло бы интерес для нормальных людей.
И тонкий ручеек приглашений иссяк. Теперь, выходит, вновь
Вас вам, к слову, не предлагали дом продать? поинтересовалась Анна, поднимаясь. Аргус поднялся за ней. Он предпочитал держаться рядом, прижимаясь к ноге, и в том виделась опора.
Было что-то такое пара писем.
И вы их?
Отправил в камин. Глеб предложил руку и поинтересовался: Что нужно делать?
Составлять в коробку горшки с черенками. К розам его Анна не допустила, а вот огнецветы темную силу любят. И просили прошлым разом привезти их побольше.
Глеб брал горшочки осторожно, двумя пальцами, будто опасаясь раздавить их. Бережно распутывал переплевшиеся плети огнецвет явно перестоял, и в том была вина Анны, у которой вдруг нашлись иные дела, и опускал в коробку.
Брал следующий
Анна проверила бирки на горшках: не хватало еще перепутать сорта. Подумалось, что если начеренковать и винограда, погрузив черенки в стазис, то доберутся они вполне жизнеспособными.
Пара луковиц. Корневища. Коробок становилось больше, но Глеб и не думал возмущаться, напротив, он казался спокойным, умиротворенным даже. И улыбался, а чему непонятно
Знаете, он осторожно уложил колючую плеть поверх других, моя матушка тоже одно время сад держала
И тут же нахмурился.
И что с ним случилось?
Ничего. Стало не до того, вот и зарос
В том саду все было иначе.
Дорожки. Желтый песок, который еженедельно выравнивали особыми граблями, досыпая, ежели где слой прохудится. Стриженая трава. Стриженые кусты. Им придавали разные формы, некоторые вытягивали арками, иные превращали в зеленую стену.
Розы. И каменные цветочницы.
Порядок. Раз и навсегда установленный, нерушимый. После он держался долго, куда дольше, нежели дом. Трава медленно пробивалась сквозь песок, а на газонах появлялись желтые солнца одуванчиков. Кусты постепенно теряли искусственную свою форму, превращаясь в некое подобие чудовищ.