Нет, ответила я. Теперь мы стояли друг перед другом, в темноте, и у меня надломился голос.
Миллер
Не делай этого, предупредил он, тыча в меня пальцем. Не вздумай из-за меня плакать, черт тебя дери, Ви. Не надо меня жалеть!
Ничего не могу поделать. Я переживаю за тебя. И ты никогда не рассказывал Никогда не говорил
А для чего?
Для помощи. Ты никогда не просил помочь.
Тут нечего помогать. Что ты можешь сделать?
Я беспомощно покачала головой.
Не знаю. Что-нибудь. Что угодно.
Ты меня кормишь. Этого достаточно. Даже слишком.
Нет Я огляделась, пытаясь понять, как двое людей могут жить в одной машине. Как они могли втиснуться в такое маленькое пространство.
«Как там может поместиться такой большой Миллер?»
Где?.. Я сглотнула и попыталась еще раз. Где ты моешься?
В Парке дружбы, в клубном доме.
Он только для членов клуба.
Я тайком. Ты не захочешь этого слышать, Ви.
Нет. Неправда, захочу.
По моим щекам текли слезы.
«Он такой храбрый».
Не знаю, что я имела в виду под этим словом, но оно казалось верным. Храбрый, потому что так жил и никогда не жаловался, не воровал. Подрабатывал, как мог, чтобы помочь маме.
Наркотики здесь ни при чем, если ты об этом подумала, мрачно заявил Миллер. Отец ушел и забрал все деньги.
Ты говорил, что он умер.
Потому что я хочу, чтобы он умер. Но он уехал, а нас выселили из нашей квартиры в Лос-Баньосе. Мама решила, что здесь мы начнем новую жизнь. Тут много работы. Но все так дорого, и чертова машина сломалась, мы не можем уехать. Но мама устроилась работать в кафе, а по ночам
Он покачал головой, его голубые глаза блеснули в темноте. Я ждала, затаив дыхание.
Иногда она делает всякие штуки с мужчинами за деньги. Ну как? Достаточно наслушалась? Хочешь знать, каково это мыть голову в туалете гипермаркета? Или слушать, как мама возвращается в эту чертову колымагу, пахнущая незнакомыми мужчинами, помада размазана, а она улыбается и говорит тебе, что все будет хорошо?
Я судорожно втянула воздух.
Где она сейчас?
А ты как думаешь?
Она вернется сегодня ночью?
Не знаю. Иногда ей разрешают остаться в мотеле, чтобы помыться и все такое. В таких случаях она спит на настоящей кровати. Я ее не виню. А утром она отправляется на работу в кафе.
Я вытерла нос.
Оставь ей записку и забери свои вещи.
Куда же я пойду?
Со мной, Миллер. Ты пойдешь со мной.
Он выглядел слишком усталым, слишком разбитым, чтобы спорить. Он убрал холодильник и схватил свой потрепанный старый рюкзак.
У тебя есть грязная одежда?
Он кивнул.
Возьми с собой.
Я подождала на почтительном расстоянии, пока он вылез из машины с наполовину полным мешком для мусора. Мы молча двинулись обратно к моему дому. Миллер шел впереди, так как лучше знал дорогу. Вместо того чтобы обойти дом сзади и подняться по решетке, я провела Миллера через боковую дверь в гараж и прямиком в прачечную.
А твои родители?
Если они нас увидят, скажу, что ты измазался травой, пока работал в саду. Ты здесь, потому что твоя мама работает допоздна, и ты остался без ключей от дома. Горло сдавило. Ты должен остаться на ночь.
Миллер вяло кивнул.
Я открыла огромную стиральную машинку, и он высыпал туда свою одежду и несколько маминых вещей. Потом я взяла его за руку и повела через весь дом наверх, в свою спальню, по пути остановившись у бельевого шкафа. Схватила полотенце и, войдя в свою комнату, указала ему на ванную.
Прими душ, если хочешь. Или ванну. Мойся, сколько захочешь, но оставь у входа свою одежду, я ее тоже брошу в стирку.
Хочешь, чтобы я отдал тебе свои трусы?
Заверни их в джинсы. Мне все равно. Я не буду смотреть.
Миллер сделал, как ему было велено, и я отнесла сверток с его одеждой вниз. Она не так уж и плохо пахла. Лесом, кожаным салоном автомобиля и им.
Включив стиральную машинку, я направилась на кухню и схватила хозяйственную сумку. Бросила в нее две бутылки маминой любимой воды.
«Ни водопровода. Ни туалета. Ни раковины. Ни душа».
На глаза вновь навернулись слезы, но я сморгнула их и схватила еще две бутылки с водой. Я была полна решимости каким-то образом изменить жизнь Миллера, но в груди острым лезвием проворачивалось чувство вины за то, что я не последовала за ним раньше.
Должно быть, мама в тот день ездила в магазин: холодильник и кладовка были забиты. Я сделала два бутерброда с ветчиной и сыром и завернула их в фольгу, затем взяла пакетик чипсов «Доритос», упаковку шоколадного печенья и направилась наверх.
Миллер как раз выключал воду, когда я вернулась в свою комнату. Я поставила сумку и порылась в ящиках в поисках своих наименее девчачьих вещей: черно-белые клетчатые фланелевые штаны и белая толстовка с желтым банановым слизняком символом Калифорнийского университета.
Дверь в ванную приоткрылась, и оттуда повалил пар.
Эм, Ви?..
Держи. Я сунула одежду ему в руку.
Через несколько минут он вышел. Штаны были ему слишком короткие, но хорошо облегали талию. Он посмотрел на сумку с продуктами.
Можешь поесть сейчас или взять с собой, сказала я.
Я устал.
Тогда спи.
«В настоящей постели».
Я откинула одеяло и забралась в постель. Миллер замешкался и залез ко мне. Мы лежали на боку, лицом друг к другу. Он зарылся головой в подушку и вздохнул с таким облегчением, что я чуть не заплакала.