Ах, как счастлив был бы Виталий Петрович, если бы снова смог уехать куда-нибудь! На Памир, на Камчатку, на Землю Франца-Иосифа! Не для того, чтобы писать в спокойствии и уединении, а просто так. Уехать, и все тут.
Или пойти работать слесарем по ремонту автомобилей...
Он всегда ужасно гордился, когда ему удавалось хорошо отрегулировать клапана или быстро и лихо сменить наружный подшипник переднего колеса. И в награду за отрегулированные клапана двигатель выплачивал неоценимый гонорар – он начинал мощно тянуть машину вперед, и Виталий Петрович обгонял другие автомобили с элегантной спортивной ловкостью, первым срывался с перекрестков. А новый подшипник обещал ему свою защиту и оберегал его от аварий. Это уже никакими деньгами не измерить!..
... И денег ему теперь постоянно не хватало. Он все сам себе объяснял, что не пишет из-за отсутствия денег. Будто про них все время приходится думать и ничего другое в голову не идет. Наполовину это было вранье, а наполовину и вправду так.
Однако когда у него появлялись деньги, ему тоже не писалось. Все хотелось вознаградить себя за время длительного безденежья. И тогда Виталий Петрович устраивал «дым коромыслом»!
Такой, честно говоря, примитивный, серенький дымок... Но это уже от лени Виталия Петровича. От неумения придумать что-нибудь интересное. От элементарной распущенности.
... Потом, когда долгожданные деньги бывали бездарно истрачены, наступало болезненное опустошение. Недомогание буквально физическое. С трудом Виталий Петрович начинал постепенно привыкать к тому, что денег опять нет. И на смену недомоганию и растерянности в него этаким чертом вселялось отвратительное хвастливое возбуждение – к месту и не к месту вспоминались тысячи рублей, выброшенные псу под хвост; громко осуждались люди, у которых «всегда есть деньги», и это должно было демонстрировать окружающим широту Виталия Петровича, его неумение и нежелание «копить», его бессребреность, его умение вознаграждать себя за долготерпение...
К сожалению, все эти спектакли, которые Виталий Петрович обычно разыгрывал перед своими близкими и приятелями, в первую очередь были нужны ему самому, чтобы хоть на мгновение заглушить в себе рвущийся из печенки истерический крик:
– Идиот! Кретин! Ничтожество!!!
Обычно все это кончалось небольшим сердечным приступом.
Виталий Петрович уже давно многозначительно сосет валидол и так же многозначительно отмечает, что валидол уже не помогает. Он знает, что это спазм сосудов или еще чего-то. И Виталий Петрович пытается представить себе механику боли. Это он так пытлив и любознателен при любой болезни...
Если у него болит зуб, то он ясно представляет себе свой нервик, обязательно красненький, извивающийся, по-человечески раздраженный, какой-то очень нервный нервик, не слушающий ничьих увещеваний и уговоров, заранее убежденный, что ему уже ничто помочь не может. И поэтому со злобным удовольствием причиняющий боль зубу, челюсти, самому Виталию Петровичу и, следовательно, всем, кто его окружает.
Когда же болит сердце, Виталий Петрович очень четко видит, как у самого входа в левый желудочек (тут он каждый раз что-то путает...) толстая мягкая трубка, по которой течет кровь в сердце, сжимается. Но не до конца. Оставляя узенький проход. И вот эта борьба подступающей крови с почти закрытым отверстием, эта толстая труба, перетянутая, как сосиска, спазмом с морщинками у сжимающего кольца – очень его пугает.
Все остальное он представляет себе значительно хуже. Он знает только то, что если это отверстие хоть на секунду закроется вовсе, то он обязательно умрет. У Виталия Петровича уже несколько приятелей и знакомых умерли именно так.
Потом все говорили:
– Это был обычный вульгарный спазм. Окажись под руками...