Что же делать? Как быть? Вертятся всякие разные слова «Иисус», «дева Мария», «Вифлеем», «звезда», «ясли», «волхвы», но не выстраиваются складно. Походить да поспрашивать деревенских? Ну, нет! Он сам должен вспомнить!
Но никак и ничего не вспоминается.
Мам! кричит он с печки, высунув из-за трубы остренький носик.
Мать занялась постирушками, поэтому недовольно спрашивает, не отрываясь от жамканья в корыте:
Чего тебе?
Ты, мам, Христа когда-нибудь славила?
Было дело В детстве
А помнишь хоть одну песню?
Мать недовольно отвечает, выжимая его старенькую рубашонку:
Где мне помнить? Давно было. Скоко годов-то пробежало.
Ванюшка не отстает и просит:
Ну, мам, вспомни, а? Ну, пожалуйста! Что тебе стоит? Заканючил он.
Отстань, говорит мать и перестает реагировать на упрашивания сына.
«Блажь» в голове Ванюшки не проходит и он, беспрестанно слюнявя кончик заостренного химического карандаша, пыхтя, будто паровоз на крутом подъеме, выводит вторую строчку, третью, четвертую. С трудом, но что-то получается. Перечитав несколько раз, удовлетворенно хмыкает. Ванюшка крестится и шепотом произносит: «Господи, помоги мне». Потом продолжает сочинять свою песню во славу Христа.
Закончил он, когда за окном сгустились сумерки, и мать зажгла настольную трехлинейную керосиновую лампу. Матери бы прочитать, но не решается: может схлопотать подзатыльник, вместо благодарности. Мать-то скора на это самое: испытал на себе
Иван Васильевич слышит легкие и осторожные шажки, сопение (со зрением у него проблемы, а слух о-го-го), приоткрывание двери. Он прекрасно знает, кто крадется, поэтому чуть-чуть приподнимает левое веко. Он видит в дверной щели сначала розовенький носик, а потом и блестящий голубенький глазик. Это замечательное существо, удовлетворив любопытство, прикрывает дверь и также тихо уходит. Юленька, его дочь, глухо ворчит: видимо, отчитывает Светланку за то, что та может разбудить уставшего деда.
Приятно, когда о тебе так вот заботятся
Выучив наизусть песню (слова он запоминает сходу), Ванюшка спускается с печки, заталкивает ноги в старющие (старшая сестренка таскала, а теперь вот ему достались) подшитые валенки, накидывает на плечи материну фуфайку, а на голову свою шапчонку, больше похожую на воронье гнездо, выходит во двор. В след слышит голос матери:
Ты куда навострился?
Он не успевает ответить. Он спешит поскорее притворить дверь под предлогом того, что в избу рвутся морозные клубы.
Во дворе зябко. Он то и дело трет руками щеки, нос, уши. Он находит фанерку и вырубает топором из нее звезду. Думает: надо бы чем-то покрасить? От покраски отказывается. Во дворе ищет нечто, похожее на посох. Находит старый черенок от лопаты. К тупому концу приколачивает вырубленную звезду. Хорош посох со звездой! Плохо, что звезда не блестит. Надо, по мнению Ванюшки, чтобы звезда блестела. Находит выход.
Ванюшка идет в дом, возвращается с ковшиком воды и начинает струйкой поливать со всех сторон звезду. Вода, растекаясь, мгновенно замерзает, образуя стеклянную волнистую гладь. Ванюшка доволен: если завтра не придет оттепель, то у него будет посох со звездой как в сказке
3
Вновь в коридоре слышно шуршание, вновь в щелочке двери показываются все те же очаровательный носик и глазик. Иван Васильевич притворяется спящим. За дверью слышен шумный и протяжный вздох и удаляющиеся детские шаги.
На кухне тихо гудят голоса, оберегая его покой. И эти прекрасные минуты ему хочется продлить.
Какое счастье, когда есть кому оберегать!..
Ночью Ванюшке приснился сон. Будто над крышей его дома плавает пуховая перина, а на ней сидит Он, оглаживающий остренькую бородку, свесив босые ноги и болтая ими в воздухе; вокруг порхают ангелочки, старший из них почему-то грозит Ванюшке пальцем и укоризненно произносит лишь одно слово: «Нехристь, нехристь, нехристь»
Ванюшка, разобидевшись, в конце концов, восклицает: «Не виноват я, не виноват!..»
Просыпается от толчка в бок. Старшая сестра тихо говорит: «Не кричи! Зачем спать мешаешь?»
Он, протерев глаза, отодвигает занавеску, выглядывает с полатей и убеждается, что светает, а светает в эту пору поздно, что ему пора собираться.
В его доме Рождеством и не пахнет. Потому что его родители никогда не празднуют, хотя и крещеные. Ванюшке было семь, когда в Рождество в дом шумно нагрянули христославцы с песнями и танцами. Отец, засверкав в ярости глазищами, затопал ножищами и чуть ли не в шею вытурил славщиков.
В его доме Рождеством и не пахнет. Потому что его родители никогда не празднуют, хотя и крещеные. Ванюшке было семь, когда в Рождество в дом шумно нагрянули христославцы с песнями и танцами. Отец, засверкав в ярости глазищами, затопал ножищами и чуть ли не в шею вытурил славщиков.
Ванюшка осудил отца. Молча осудил. Про себя. Ему казалось, что люди пришли с добром, а не с худом, поэтому обходиться так нельзя. Грешно.
После того случая деревенские стороной обходят дом Ванюшки, не хотят нарываться на скандал. Опасаются.
Василий Алексеевич, отец Ванюшки, не последний человек в деревне. Он колхозный счетовод. Значит? Сильно грамотный: за плечами семь классов. В уме может перемножить три трехзначных числа. Талантище! К тому же, как выражаются колхозники, «партейный». Этих самых «партейных» на деревню пятеро, но все они при большом и важном деле (по крайней мере, так кажется Ванюшке, потому что колхозники первыми стараются с ними при встрече раскланяться): кроме отца, Семен Силыч, председатель колхоза, направленец райкома, горький пьяница и бабник; тетя Маруся (к ней председатель чаще других наведывается по вечерам), кладовщица, у которой после каждой ревизии выявляется недостача (так деревенские говорят, но что означает «недостача» Ванюшка не знает), но ей прощают, потому что хахаля важного заимела; Пал Палыч, бригадир, потерял на войне левую ногу, там же и «партейным» стал; наконец, Макар Еремеич, самый нужный для деревни человек, а потому самый почитаемый (про него никто худого слова не скажет), кузнец (золотые, говорят взрослые, у него руки).