Рано еще, солидно отозвался юный теткин сожитель, младше ее на пятнадцать лет. Десяти нету.
Да ладно! Такие правильные Ну, пивка принеси.
Не надо, теть Наташ, возразила племянница, входя. Мне вечером на работу.
Господи, всем на работу. Ничего в жизни, кроме работы, не видите. Бездушные вы люди.
Она принялась тискать и целовать собачонку.
А мы с Масиком душевные! Верно, Масик? Поцелуй мамочку, солнце мое!..
Масик сучил тонкими ножками, повизгивал и вырывался.
Теть Наташ, спросила Саша, у тебя ключей от нашего дома нет?
Тетка насмешливо ухмыльнулась.
Что, выставила мать? Железная она женщина, не разжалобишь. Нету у меня ключей, дорогая. Разве мать твоя кому-нибудь ключи даст? Скорее рак на горе свистнет. Верно, Масик?.. Не зря на железной дороге работает. Все в жизни как по рельсам ходит. Ни влево, ни вправо. Она покормила тебя? Хоть это. Тетка, избавленная от необходимости разыгрывать радушную хозяйку, принялась снова тискать собачонку. А как поедешь, когда мать на вокзале? Живо засечет, у нее глаз алмаз. Мимо нее муха не пролетит
Я автобусом.
А-а. Ну, Славик проводит. Славик!..
Выглянул сопровождаемый зудением старенькой бритвы Славик. Пока Наталья Дмитриевна, роняя кастрюльки, опрокидывая пакеты и спотыкаясь о табуретку, приготовила для спутника жизни чашку растворимого кофе, тот успел побриться, привести себя в порядок и перекусить. Тетка, совершив тяжелый труд, вернулась к четвероногому любимцу, который охотно лизался с владелицей, вызывая у Саши приступы тошноты. Выйдя со Славиком на улицу, племянница оторопело косилась на подтянутого парня и гадала, что связывает его с видавшей виды неумехой.
Надо же, проговорила она вслух. Как тетя Наташа не ревнует?
В смысле? не понял Славик, нахмурив брови. Он не отличался сообразительностью. К кому?
Саша улыбнулась. После свидания с Женей она чувствовала себя красивой, неотразимой и не понимала, как рядом с ней не падают на колени от обожания, а топают вразвалочку, равнодушно поглядывая по сторонам. Ей казалось, что весь мир ее любит, и она себя любила больше всех.
К молодым. Ко мне, например.
В Славиковом голосе прозвучало сожаление:
Дурочка, вздохнул он. Ты не молодая, ты маленькая. Разве возраст главное?
А что главное?
Славик подумал и изрек:
Не это.
И замолчал. Не дал себе труда входить в разъяснения о чем-то сугубо важном, ведомом ему одному с головокружительной высоты собственного опыта. Саша, не получив отклика, на минуту забыла о его существовании. Она шла как по струнке, вдыхала будоражащий весенний воздух с запахами первой травы и чувствовала обжигающие взгляды окружающих, которые, ползая по улице на сонном утреннем автопилоте, моментально просыпались, проникаясь ее победной осанкой и ликующим видом. Славик довел ее до автостанции, сунул руки в карманы и невозмутимо отправился напрямую через площадь, а Саша мечтательно заулыбалась и побежала к автобусу.
Сменившись, Татьяна Дмитриевна пошла не домой, а к сыну. Несколько раз она звонила ему с работы, но телефон не отвечал. Татьяну Дмитриевну это не удивило она представляла, что, наверное, устройство связи давно разряжено и лежит, забытое, под столом или в ванной.
Чем больше Татьяна Дмитриевна отдалялась от станции, чем ближе оказывалась сыновняя двухэтажка, тем сильнее ощущались неудобство и тоска. Знакомые посмеивались над Татьяной Дмитриевной, иронизировали по поводу ее тяги к трудовой деятельности, но она успокаивалась на работе, а в частной жизни задыхалась и судорожно глотала воздух, как выброшенная из воды рыба. К нервозности, присущей ее трудовому процессу, Татьяна Дмитриевна притерпелась, потому что все это было проходяще и не трогало за живое. Ей нравилось ощущение порядка: поезда ходили по расписанию, действия совершались по инструкциям, и над маленькой станцией нависали крылья огромной организации, в которой чрезвычайные происшествия устранялись, а любая неустойчивость включала невидимый механизм, и после длительного скрипа колес и движений маховиков все приводилось в норму. Но только Татьяна Дмитриевна покидала станцию, как оказывалась беззащитной на чужой территории, где не было ни логики, ни правил, все шло наперекосяк, и с детьми случались постоянные беды, а Татьяна Дмитриевна не понимала отчего.
Перед домом, где жил сын, она постояла, разглядывая страшноватое кирпичное здание с ободранной штукатуркой. Дом был погружен в уныние серо-болотных оттенков, и Татьяне Дмитриевне пришло в голову, что лучше бы эту штукатурку ободрать совсем, помыть кирпичную кладку и что, живя в такой депрессивной трущобе, неудивительно запить. Даже занавески на всех окнах были старые, линялые только на балконе второго этажа сушилось ярко-оранжевое полотенце.
Дверь в Алешину квартиру оказалась незакрытой, но Татьяна Дмитриевна, справляясь с испуганным сердцебиением, замерла на пороге, робко стуча по дверному полотну. Было тихо, внучкина возня не слышалась. Невестка Юля вышла в байковом халате, рявкнув:
Кто там еще?
Увидела Татьяну Дмитриевну и скривилась.
А, здрасте
Повернулась и ушла войти не предложила. Татьяна Юрьевна вошла сама, несмело продвинулась за Юлей до кухни и спросила: