Сеньора Жоаннера вышла на площадку лестницы посветит ему. Но священник остановился на первой ступеньке и спросил, обернувшись:
Завтра ведь пятница постный день Неправда-ли, сеньора?
Нет, нет, перебил его каноник: завтра вы обедаете у меня. Я зайду за вами утром, и мы отправимся вместе к настоятелю, в собор и повсюду.
Сеньора Жаонпера поспешила успокоить священника.
Вы не беспокойтесь о постных днях, падре. Я соблюдаю посты очень аккуратно.
Я потому сказал, объяснил Амаро, что в наши времена никто не хочет соблюдать постов
Вы правы, падре, согласилась она. Но я не из таких. Я забочусь прежде всего о спасении своей души.
Раздался громкий звонок.
Это, верно, Амелия, сказала сеньора Жоаннера.
Ступай, открой дверь, Руса.
Внизу хлопнули дверью, затем послышался говор и тихий смех.
Чей-то голос сказал до свиданья, и Амелия взбежала по лестнице, слегка подобрав спереди юбку. Это была красивая, здоровая, хорошо сложенная девушка высокого роста. На голову её был накинут белый шарф, а в руках она держала ветку розмарина.
Иди, иди, дочка. Вот новый падре, он приехал сегодня вечером.
Иди, иди, дочка. Вот новый падре, он приехал сегодня вечером.
Амелия остановилась в некотором смущении, глядя наверх, где стоял Амаро, прислонившись к перилам. Она тяжело дышала и раскраснелась, поднимаясь бегом по лестнице. Её живые, черные глаза ярко блестели, и от всего её существа пахло свежестью полей.
Амаро сошел вниз, прижимаясь к перилам, чтобы пропустить девушку, и пробормотав невнятное приветствие. Каноник, тяжело выступавший сзади него, остановился посреди лестницы и преградил Амелии путь.
Вы что гуляете до такого позднего часу, плутовка?
Она засмеялась и проскользнула мимо него наверх в то время, как он выходил, отгоняя прислугу от двери.
Ладно, ладно, уходи, голубушка, разболеешься. Значит, завтра в восемь утра, Амаро. Будьте готовы к этому времени.
Амаро запер за собою дверь спальни. Постель была открыта, и от чистого белья приятно пахло стиранным полотном. Над изголовьем висел старинный образ Христа на кресте. Амаро открыл молитвенник, опустился на колени у кровати и перекрестился. Но он чувствовал себя таким усталым, что скоро начал зевать. И среди обычных молитв, которые он читал машинально, ему были слышны наверху над его спальнею шаги Амелии и шуршанье крахмальных юбок, которые она встряхивала, раздеваясь.
III
Амаро Виера родился в Лиссабоне в доме маркизы д'Алегрос. Отец его был лакеем маркиза, мать горничною и доверенным лицом при маркизе. У Амаро сохранился дагерротип матери. Это была здоровая женщина с густыми бровями, толстыми, чувственными губами и прекрасным цветом лица. Отец Амаро умер от удара, а мать, отличавшаяся всю жизнь завидным здоровьем, умерла через год от горловой чахотки. Амаро исполнилось тогда шесть лет. У него была сестра, жившая с раннего детства у бабушки в Коимбре, и дядя, зажиточный торговец в квартале Эстрелла. Но маркиза привязалась к Амаро, оставила его у себя в доме после смерти родителей и занялась его воспитанием.
Маркиза д'Алегрос овдовела в сорок три года и стала жить большую часть года в своем имении. Это была добрая и ленивая женщина, благоговевшая перед духовными лицами и вечно занятая церковными делами; при её доме даже была устроена часовня. Обе дочери её, воспитанные в страхе Божием и в поклонении последним модам, были ханжами и говорили с одинаковым жаром о христианском смирении и о последних модных журналах. Один журналист того времени оказал про них: Они думают каждый день о туалетах, в которых явятся в рай.
Маркиза предназначила Амаро к духовной карьере. Его худенькая, бледная фигурка вполне соответствовала этому назначению. Он любил атмосферу церквей и часовен и лучшим удовольствием было для него сидеть среди женщин, прижавшись, к теплым юбкам, и слушать их рассказы о святых. Маркиза не пожелала отдать его в школу, опасаясь влияния скверных товарищей и духа неверия. Домашний капеллан преподавал ему латынь, а старшая дочь маркизы, дона-Луиза давала ему уроки французского языка и географии.
Амаро был очень тихим ребенком; он никогда не играл и не бегал, был очень труслив и даже спал при свете лампы рядом со старою прислугою. Женская прислуга маркизы очень портила его; его находили хорошеньким мальчиком, целовали, щекотали постоянно, и он привык вертеться среди юбок, близко соприкасаясь с женскими телами, что доставляло ему большое удовольствие. Иной раз, когда маркизы не было дома, горничные наряжали его в женское платье, забавляясь вместе, с ним. Амаро позволял им делать с собою все, что угодно. Глаза его затуманивались, на щеках появлялся нехороший румянец. Прислуга посвящала его, кроме того, во все свои сплетни и интриги. Амаро поневоле сделался лгуном и сплетником, рылся в чужих вещах, вертелся среди грязных юбок и фальшивых волос. Он был невероятно ленив и утром подолгу валялся в постели, плотно закутавшись в одеяло и обняв подушку.
Однажды в воскресенье, вернувшись утром с обедни, маркиза упала на террасе и скоропостижно скончалась. В завещании она распорядилась отдать Амаро в пятнадцать лет в семинарию, чтобы он сделался священником. Обязанности исполнить это распоряжение возлагалась на отца Лизета. Амаро было в то время тринадцать лет.