Растям.
Я тоже назвал свое имя.
Вообще-то, хулиганов в нашей школе было не сказать что много. Хотя, не без того. Растяма я, естественно, раньше видел он был на год старше, учился в классе «Г» и тусовался как раз-таки с хулиганьем с улицы Латышева. При этом он не был тем вечно «добадывающимся», стреляющим мелочь у малышей «блатным», которые зимой часами не выходили из туалета, а с весны до осени ошивались в яблоневом саду у нашей школы. Растям тоже носил модную в их среде «фуру аэродром», что однозначно роднило его с этими самыми «блатными» подростками. Ну и курил, конечно, нисколько не скрываясь от учителей.
Широкоплечий, на полголовы выше меня, с точно резцом прорезанными удлинёнными, чуть на выкате голубыми глазами, обрамленными длиннющими ресницами, рыжеватый, с длинным носом, заканчивающимся квадратным раздвоенным кончиком (сейчас я бы сравнил этот нос со шнобелем молодого Жерара Депардье), он смотрел на мир как бы чуть-чуть со стороны. Взгляд его был то насмешлив, то грустен, то внимателен, но никогда не зол и не равнодушен.
От одноклассниц с улицы Латышева я узнал, что живет он с матерью, работающей мотальщицей на заводе «Стекловолокно». Отец «сидит», а Растям как «трудный подросток» состоит на учете в детской комнате милиции. Всё это было где-то там, аж у стадиона, на улице Латышева.
От одноклассниц с улицы Латышева я узнал, что живет он с матерью, работающей мотальщицей на заводе «Стекловолокно». Отец «сидит», а Растям как «трудный подросток» состоит на учете в детской комнате милиции. Всё это было где-то там, аж у стадиона, на улице Латышева.
Не припомню случая, чтобы Растям на кого-то повысил голос или продемонстрировал свою физическую силу. В отличие от меня, по школе он не бегал, а ходил, никогда не дрался, впрочем, задеть его никому и в голову не приходило. Вел он себя как человек взрослый, с достоинством, что ли
Но при этом он был все же подростком, как и все мы. Списывал у меня безбожно, потому как уроков никогда не учил. С увлечением рассматривал мои альбомы с марками, рисовал на полях самолеты и танки.
Уже через неделю можно было сказать, что мы с соседом по парте подружились.
Преподаватели, поначалу ожидавшие от второгодника «сюрпризов», через месяц уже не обращали на Растяма никакого внимания, ведь был он всегда тих и внешне послушен. К доске его не вызывали, письменные работы оценивали автоматическими «тройками», даже если списано было буква в букву «на пять».
В мае, когда до конца учебного года оставалась всего неделядругая, заболела наш классный руководитель. Отменили последнюю пару по математике.
Пошли скупнемся, предложил мне Растям.
Доехав на трамвае до молокозавода, мы уже спускались вдоль забора по полузасыпанному речным песком асфальту к речному трамвайчику, когда Растям показал на часы на моей руке и бросил как бы невзначай:
Спрячь «котлы».
Большие, не по моей подростковой руке, с фосфоресцирующими стрелками, мне они нравились, несмотря на чуть разъеденную снизу позолоту корпуса.
Я молча расстегнул браслет и сунул «котлы» в карман брюк. Впереди замаячил Обливной остров.
Старенький речной трамвайчик суетился между берегами, перевозя людей на пляж и обратно. Всего-то метров по пятьдесят туда-сюда.
Мы забрались под настил причального понтона, где уже сидели на корточках несколько пацанов в мокрых сатиновых трусах, покуривая «беломорины».
Одного из них я узнал, он учился в параллельном классе.
Поздоровавшись с каждым за руку, представив меня товарищам, Растям разделся до таких же, как у них, черных сатиновых трусов до колен. Мои плавки удостоились скептических взглядов, но насмешек и комментариев не последовало. Аккуратно сложив одежду в стопку, я накрыл ею сандалии, взобрался на понтон и нырнул, тщательно вытягивая тело в струнку, в бутылочного цвета воду.
Что для волжанина 50 метров? Несколько гребков, и мы уже нежились на пляже, зарывшись в золотистый волжский песок.
Дунув на поднятый с песка окурок, Растям попросил у загорающего рядом мужчины спички, прикурил, затянулся и стал смотреть на воду.
Молчание длилось минут пять. Я как всегда не выдержал и спросил первым:
Ты куда после школы?
Растям отщелкнул в воду окурок:
Не знаю. Это не имеет значения.
Я удивился:
Почему? Я вот хочу закончить десять классов и поступить в Рыбвтуз.
Если хочешь поступишь. А меня так или иначе посадят дело времени.
С чего ты взял, Растям? У тебя в школе за год ни одного замечания, ни одной драки. За что ж тебя сажать?
Растям посмотрел на меня с усмешкой:
У меня от инспекторши детской комнаты последнее предупреждение. Да и вообще отец сидит, старший брат сидит Всё равно или побью, или порежу кого по пьяни.
Так ты ж не пьешь, ты вообще мусульманин! я был буквально ошарашен его словами.
Пока не пью, непонятно ответил одноклассник, встал и, отряхнув с длиннющих трусов мокрый песок, побежал в воду. Плыл он резко, неуклюже, оставляя вокруг себя фонтан брызг.
Когда мы взобрались на понтон, ребята по-прежнему курили, сидя на корточках. С силой отжав плавки, чтобы не расплывалось мокрое пятно на брюках, я начал одеваться. Часов в кармане не оказалось. Проверил в сандалиях, заглянул в щели настила Нет часов.