Руки окунались в краску, растирали, скребли, а губы безотчётно, в бреду, шептали никому:
В сажу чёрную, краску-пагубу, волью кровушки черна ворона Дабы жгло огнем, лютой яростью
В сурик пламенный я для уст его вылью красный цвет волчьей ягоды, дабы помнили те, кто слушает, как сладка в устах его жимолость
И чертил на камне, оставлял краскою следы, и страшны они были.
Упал однажды с двухсаженной высоты, да так, что полтора часа битых лежал не в силах дёрнуться, перехватило дыхалку всю. На землю смотрел и думал "с ветром и огнём не дружись, а с землёй дружись. Из земли-матушки вышел, землёю питался в землю уйду. Прости нижайше, матушка, что оскорбил тебя хотел красоты твои неземные земною краскою отразить Прости и дай уйти мне с миром".
Но не пустила его земля-матушка силы дала несметной, грудь вздыбила дыханием могучим и прошептала в ответ словами неслышимыми:
Делай дело свое, человечек Огонь силён, вода сильнее огня, земля сильнее воды, а человек сильнее земли
Встал Андрюшка, отряхнулся и полыхнуло в уме с новой силой.
Умбра жжёная на посох пошла всё добро мирное выгнал из неё Андрюша, до краев напитал из души лютой подлостью. А небесный цвет, нежную лазурь, замешал с рыжей лисьей хитростью, что в нутре своём отыскать был силён
Выжал досуха скверну всю, что мог страхи, завидки подлые, ненависть нещадную. Выкинул всё в краску, а краску на камень наложил. Выложил личину всю свою Андрюша на гладкую тёсаную его поверхность и ужаснулся тому, что сделал.
Свет проник в его израненное естество, и понял Андрюша, что вытек нездоровый гнев, вытек гноем, как из нарыва натёртого.
Отошёл, шатаясь, оглянулся на творение своё, прошептал "Богородица пресвятая" и рухнул без чувств где стоял.
А тем временем Арманов Пётр Алексеич не спал, а мечту свою неизбывную в жизнь претворял. Как из горницы вышел, держа дочерь за косу, крикнул егерей, что в охрану ему выделены были, да приказал собрать коляску закрытую.
Затащил Катюшу, не дав на смену даже исподнего никакого, и повез её, апатичную уже от горя, в монастырь Агафьинский, коий масло ему сдавал на сбыт.
Отдал под присмотр на месяц, дабы не сделала девка с собою ничего, а там настоятельница добрая заточила её в келью, дала мягкую подушку деревянную да одеяло из воздуха чистого. А когда Катюша спросила смиренно водицы испить, ответила, что через истязания благие да очистит человече грешный душу свою.
Прошло три раза по семь дней, и начали к Катюше люди ходить, мерять меркою, платья павлиньи подносить на пробу. Меряла Катюша, да всё равно ей было.
Андрюша тем временем проснулся в постели скудной. Сидевшая рядом женщина средних лет, в переднике и свободной хламиде, улыбнулась ему устало:
Очнулся, милок! А мы было уж баить начали не проснёшься ты. Целую седьмицу, почитай, без продыху валялся, слова бессвязные говорил. Насилу кормили, да и отмыли тебя маленько.
Андрюша приподнялся на локтях и огляделся.
Где я, добрая женщина?
Где ж тебе быть ещё? В Казимировке, вестимо. Вот вставай, давай, и косо вдруг посмотрела, оглянувшись через плечо и сделав малозаметный жест пальцами. Не ты ли бесовство там учинил?
Может, и одержим я был бесом когда-то, добрая женщина, ответил Андрюша уклончиво, натягивая потёртые белые кальсоны, но отныне его во мне больше нет. Что произошло там?
За парящей рассыпчатой картошкой и добрым куском репы выслушал Андрюша смотрительницу усадьбы.
Купала же вчерась был, болезный ты мой. Марьяшка-то наша у неё зазноба в Кукоревке, за три версты отсюдова живет. Вот и пошла на утюг-гору плясать да ведьм привораживать. Пришла а там костры не зажжены, венки не плетены, у парней колени подкашиваются, а девки, те благим матом орут да на землю валятся.
Поглянула Марьяшка да и сама чуть дара речи не лишилась. На скале-то стоит, посохом грозит сам водяной, хозяин ночи. Волосы змеюками извиваются, пальцы крючковатые в горло норовят вцепиться, да такая ненависть лютая исходит от него, что ноги не держат, вопль сам изо рта исходит
Кузнецова-то дочка из Кукоревки нраву крепкого, иных парней побивала другой раз. Она устояла. Девки, что орёте, дубины стоеросовые, кричит. Это ж на камне намалёвано.
Два десятка, старики да молодёжь, подошли поближе матерь Божия! Приглянулись да то ж Арманов! Так не похож, если б ведьмовство убрать. Но как глянешь в глаза не ошибёшься Ежели б и баба была намалёвана в кокошнике понятно бы было: Арманов.
Девки начали шептаться знали мы, мол, просто не достоверно Почто Арманов усадьбу пятнадцать годин назад купил? Оттого что он и есть водяной. Нору, что под утюг-скалой, себе облагородил, а вид сделал для селян, словно помещик. В городе живёт, дела с тамошней нежитью водит
Ну, и много такого. Посему ночь на Купалу никому цвета папоротникова не дала в этот раз.
А тут ещё Степан, ну, полюбовник Марьяшкин, тебя бездыханного недалече отыскал. Руку к груди прижал живой. Марьяшка признала, что писарь ты барский, и оттащили они со Степаном тебя сюда, а тут уж и сам знаешь
Полминуты ели в тишине. Баба не отводила глаз с Андрюши и вдруг тихо сказала:
Знаю я ты намалевал. Но ежели хочешь не пойдут сплетни сороками. Марьяшка-болтунья и та не скажет. Верю я не со зла ты, глаза у тебя добрые.