Спасибо, добрая женщина. Не едет ли кто от усадьбы до города? Пешим пойду подмётки оставлю по дороге.
Да не дождешься ли самого? Знаю через две недели приедет огнями небесными стрелять, торжество править. Дочь его несчастную в жёны берет немецкий барон, не постыжается. Ещё одна девка добрая загублена будет
Нет, добрая женщина, не могу я ждать Петра Алексеича. И он меня не ждёт совсем а я приду. Спасибо за совет да за ласку.
И только поклонился Андрюша и направился к двери открытой, окликнула его хозяйка:
Да постой же ты, быстрый какой! Пахом вот отвезёт тебя. Дай кликну его.
И через час тощая пегая лошадка Пегаска трясла его на телеге по пыльной дороге. Пока не въехали в город, Пахом смешил Андрюшу байками из его долгой и нескучной жизни.
Куда ж довезти тебя, Андрей Порфирьев? Али сам по брусчатке дойдешь?
Дойду, Пахом! Спасибо тебе, да не хворай. Путь мой известен мне.
Помахал Пахому, разворачивающему телегу, да пошёл к речке Калмыцкой, что лениво текла меж гранитных берегов. Там он подошёл к дому с серыми колоннами, слегка поклонился швейцару с залихватски завёрнутыми усами, страшным зраком посмотревшему на него, и сказал:
Мне к господину Турчанинову. Он будет рад меня видеть.
Арманову нравилась вся эта праздничная суета. Он сидел в татарском халате, развалясь на диване гостиной, и наблюдал, как бегали туда-сюда мальчишки, украшавшие карету цветами и лентами.
Арманову нравилась вся эта праздничная суета. Он сидел в татарском халате, развалясь на диване гостиной, и наблюдал, как бегали туда-сюда мальчишки, украшавшие карету цветами и лентами.
Для церемонии выбрали церковь святого Франциска Ассизского, чей неф торцом своим выходил прямо на главную площадь. Там сейчас была маман и готовила угощения для гостей а гостей было ни много, ни мало триста человек, да все сословья дворянского. Из раскрытых главных дверей доносились звуки органа иерей готовил торжественную литургию.
В будуаре же сидела в окружении двух модисток Катюша перетянутая корсетом, в облачно-невесомом одеянии. Но не было искры в глазах той, кто через несколько часов станет баронессой де Гольц, владелицей Саксонских наделов. Не было в них и гнева. Не было страдания. Не было там Катерины, девочки, что заливисто смеялась и прыгала на коньках обороты
Кукла сидела. Кукла с безжизненным взором и безразличным сердцем. Кукла досталась де Гольцу в наследство. Будет она пороть спины и хохотать на балах пышных перед курфюрстами.
И вот со стороны Григорьевского моста видна тянущаяся жирной чёрной змеёй процессия. Чуть ближе и видна русская тройка с каретою черной, на солнце блистающей. За нею стяги и штандарты армейские с крестами да змеиными языками-флажками. Гольц едет, жених ненаглядный армановский.
Но что это? По улице Марьяновке, что к площади притекает, едет другая процессия. Маман непонимающе смотрит вдаль, потом раздражённо выхватывает у девки бумагу с приглашёнными, смотрит туда, потом сызнова на процессию. Незвано приехали ли? Не знаю таких. По виду не ростовщики какие-то. Вон карета какова. Да не одна.
А по третьей-то улице и Арманов с дочерью подъезжает, сам весь франтом, сапоги со скрипом, фуражка с околышем на затылок сдвинута, как только не падает.
Вот и встретились единовременно. Выходит Арманов, по-учёному руку Катюше подаёт, та выходит как тень.
Со второй процессии выходит де Гольц. И паж, прежде чем тот пройдет по мостовой к Катюше, раскатывает перед ним, суетясь, ковровую дорожку.
А с третьей процессии выходят такие люди, от которых Арманова прошиб холодный пот и закружилась голова.
Первым вышел из кареты галерейщик царский, Татаринов Степан Аркадьевич, вышел и встал, ничего не говоря. Опёрся на трость.
Из следующей кареты, в сопровождении пажа в красно-зелёных одеждах, вышел лощёный важный господин с тяжёлым взглядом. Лицо и звание его было неизвестно ни Арманову, который стоял, словно удар его хватил, ни маман, что растерянно оглядывалась жандармов звать али за стол приглашать.
Господин подошёл к Татаринову и бросил ему фразу на испанском. И стал разглядывать Арманова и Катюшу.
А из следующей кареты легко, прыжком выскочили Андрюша, одетый неброско, но теперь не в рваньё лесное, и Турчанинов с блестящим моноклем-глазом. Подошли ближе и они.
В Катюшу словно молния небесная вселилась! Дева рванулась нежданно, Арманов успел лишь кисейную фату с главы её в кулаке зажать, кинулась на колени перед Андрюшкой, обняла его ноги, подняла дрожащие влагой глаза и тихо, речитативом молит его:
Андрюшенька, милый, спаси, сохрани меня от ирода злобного, от отца нечестивого, не отдай меня в рабство в клетку золочёную Прошу, спрячь меня, хоть на хлеб-воду, хоть без солнышка ясного, да всё не в прусскую землю постылую!..
Андрюша улыбнулся ей, погладил по голове, но ничего не сказал.
Гольц, наконец, очнулся от шока:
Ах ты холоп подлый, руки прочь от невесты моей суженой! Прочь в барак, где
Он шёл на Андрюшу широкими шагами, красный, на ходу доставая с ремня трость свою, пока не уткнулся лбом в чёрное бесстрастное дуло берданки такого же бесстрастного гвардейца. Татаринов дело знал и прибыл не с пустыми руками.