Впрочем, надо сказать, что насчёт геморроя он слукавил. Знающие люди поведали, что было дело, сей недуг не обошёл его стороной. Оно и не удивительно, полстолетия бессменно сидеть на одном кресле и у роденовского «Мыслителя» геморрой выскочит. Но сейчас не об этом.
И вот однажды вызывает меня этот динозавр к себе на зелёный чаёк. По правде говоря, у меня от этого чая уже и давление маленько стало расшатываться. Вискарём-то он только свой чай заправлял, а мой лишь сахарком, и то лишь в два кусочка. «Мал ещё для раствора!» обосновывал старый скупердяй.
И вот однажды вызывает меня этот динозавр к себе на зелёный чаёк. По правде говоря, у меня от этого чая уже и давление маленько стало расшатываться. Вискарём-то он только свой чай заправлял, а мой лишь сахарком, и то лишь в два кусочка. «Мал ещё для раствора!» обосновывал старый скупердяй.
Я постучался.
Разрешите?
Вот ты мне скажи, с порога набросилось на меня «Первое Лицо», как теперь наша доблестная компания зовётся?
Общество? неуверенно произнёс я.
Это понятно, ты мне на ихнем это скажи, как на бланке.
Society, громко произнёс я, хвастаясь своим среднезападным акцентом.
Вот, вот! И я о том же! Об «Об-щес-тве»! прошипел старик. Повтори-ка ещё раз.
Сосаэти!
Это у тебя «общество» как «общество», а в моих устах это слово приобретает иной, вульгарный смысл и звучит как требование «Сосайте»! Причём вежливое такое, на «Вы» даже!
Я стоял и недоумевал: «Скорее бы уже зелёный чай, Сталин и геморрой, а то дел невпроворот».
Это я ещё сейчас на «сосайте» перешёл, добрые люди подсказали, а до недавних-то пор я нашим иностранным коллегам вообще назойливо предлагал: «Сосите», ну как написанно, так я и читаю!
Я проглотил свой смех. Поперхнулся. Запил зелёным чаем, без вискаря. Тот с шумом унёс смех куда-то в желудок.
Пошлый буржуйский язык! выругался старик. Ты представляешь, если бы я у товарища Сталина что-то подобное сказал бы! Да я бы сам стал умолять его выслать меня в ГУЛАГ по 58 статье! А сегодня-то что? Да я каждый вторник на планёрке коллегам предлагаю это самое.
А секретарша моя, Римма, постоянно краснеет слыша от меня это слово. Я-то ей приказ или протокол надиктовываю, а ей, небось, намёки слышатся, причём не двусмысленные.
В этот раз заглотнуть свой смех мне не удалось.
Тебе, дураку, смешно, а мне-то страшно, вдруг она сдури возьмет и примет моё предложение?!
Тут я уже совсем взорвался, аж чай пролил.
Хороший был человек в нашем «сосайте»!
Вдохновляющая сила золотых волос
Всё, чем мог он довольствоваться одиннадцать долгих школьных лет были её длинные золотистые волосы, насмехающи струящиеся прямо перед его носом, на передней парте.
Он совсем не был красавцем. А черные лакированные туфли на высоких подошвах не придавали ему тех желанных высот, на которые она влюбленно заглядывалась. Он это понимал и уже в пятом классе твёрдо решил взяться за своё тело.
Время шло, одни взрослели, другие старели. Его тело крепчало, обретая заветные рельефы. Её желания менялись, расставляя иные приоритеты. Грубые мышцы боле не будоражили её юное сердечко, теперь она искренно мечтала о принце с бурным, как девятый вал, интеллектом, и резвым, как арабский жеребец, умом. Он бросил гантели и взялся за книжки. Те со временем привили ему аналитический склад ума, добавили дюжину извилин в мозгах, ну, и пару диоптрий в глазах. Неуёмная жажда познания овладела им.
Ей же со временем стали импонировать те, кто шпарили ей Гюго на французском и Шекспира на английском. Так он засел за словари.
Её предпочтения, как листья в старом парке, периодически менялись и опадали, менялись и опадали. Менялся и он, еле поспевая за её листьями опадал. Ведь всегда были те, кто лучше него именно в том, что в данный момент будило её неистовое воображение.
О, эта прихотливая вязь человеческой натуры!
Наконец, прозвенел их последний звонок. Звонок на большую перемену. Длиною в жизнь. Но перемены не произошли. Он всё также трясся в общественном транспорте к золотистым волосам, а другие «принцы» увозили её на белых иномарках. Видимо предпочтение в этот раз было отдано роскоши, чего у него никогда не было и не могло быть.
Так, отчаявшись, он подался за кордон, за синей птицей. Та пернатая, говорят, часто благоволила мужам достойным.
Время шло, одни старели, другие уходили. Уж двадцать раз успели смениться листья в том парке, как некогда чьи-то предпочтения.
Одинокая женщина средних лет, обняв кошку неизвестной породы, сидела на скамье и наблюдала за человеком, с до боли знакомыми чертами лица и голосом. Рослый мужчина, атлетического телосложения, с кем-то бегло говорил на английском языке по телефону, при этом тщетно пытаясь усадить трёх своих сыновей-сорванцов в джип. Казалось, что сквозь его степенность ума и лет сочилась жизненная сила.
Смутно и тягостно копалась она в своих воспоминаниях, но так и не смогла вспомнить, где же она могла его видеть. «Видимо спутала с кем. Такого я бы заметила!» заключила она и подумала, что наверно, вот так и должен выглядеть «идеальный мужчина».