Он решил поговорить об этом с Анной.
Два обманутых молодых человека что ты об этом думаешь?
Возможно, ответила она. Помнишь тот случай, который мы расследовали три года назад когда исчезла та гримерша, а нашли ее, в конце концов, на дальнем севере
под вечной мерзлотой.
Да, под вечной мерзлотой, сказала Анна. Это было дело рук ее молодого человека, верно ведь? Он работал на полярной станции. Обнаружил, что она изменяет ему с тем телевизионным продюсером он еще снимал передачи о дикой природе; была одна о северных оленях, помнишь?
Ульф помнил как и само дело. Он тогда провел на севере две недели в тот раз его сопровождал Карл, потому что Анна не могла так надолго оставить детей. Он помнил, как откапывали тело грохот пневматических буров на фоне царившей в тундре тишины; и как наконец они нашли то, что искали; и ту мысль, которая всегда приходила к нему в подобных обстоятельствах: что это тот самый момент, когда конец чьей-то вселенной становится очевидным: не вселенной жертвы, а тех, кого она оставила позади, ее родных. Его печалил тот факт, что люди могли добиваться подобного результата, зная или имея возможность представить, какое горе это принесет семье жертвы. Конечно, тем, кто совершал подобные вещи, обычно не хватало некого морального воображения они не могли понять, каково это будет, просто потому, что не имели такой способности. Ждать от них, что они поймут и посочувствуют, было все равно что просить слепого увидеть радугу.
под вечной мерзлотой.
Да, под вечной мерзлотой, сказала Анна. Это было дело рук ее молодого человека, верно ведь? Он работал на полярной станции. Обнаружил, что она изменяет ему с тем телевизионным продюсером он еще снимал передачи о дикой природе; была одна о северных оленях, помнишь?
Ульф помнил как и само дело. Он тогда провел на севере две недели в тот раз его сопровождал Карл, потому что Анна не могла так надолго оставить детей. Он помнил, как откапывали тело грохот пневматических буров на фоне царившей в тундре тишины; и как наконец они нашли то, что искали; и ту мысль, которая всегда приходила к нему в подобных обстоятельствах: что это тот самый момент, когда конец чьей-то вселенной становится очевидным: не вселенной жертвы, а тех, кого она оставила позади, ее родных. Его печалил тот факт, что люди могли добиваться подобного результата, зная или имея возможность представить, какое горе это принесет семье жертвы. Конечно, тем, кто совершал подобные вещи, обычно не хватало некого морального воображения они не могли понять, каково это будет, просто потому, что не имели такой способности. Ждать от них, что они поймут и посочувствуют, было все равно что просить слепого увидеть радугу.
Ульф помахал официантке, чтобы она приняла у них заказ.
Так ты думаешь, нам нужно вызвать этих молодых людей?
Да, ответила Анна. Нужно, чтобы Блумквист сообщил нам все, что о них знает. Он сказал тебе, в какой кофейне работает тот, первый?
Ульф ответил, что нет.
Блумквисту нравится придерживать информацию. Мне кажется, он терпеть не может, когда его отстраняют от расследования.
Но это же не его дело, указала Анна.
Ульф ответил, что Блумквист смотрит на это по-другому.
Мне кажется, он чувствует себя обиженным. Он уже два раза пытался перевестись в Следственное управление, но каждый раз ему отказывали. Кто-то сказал мне, что у него дислексия.
В наши дни это не должно быть препятствием.
Нет, сказал Ульф. Казалось бы. Но мне рассказывали, что на своем рапорте он написал «УС» вместо «СУ». Подозреваю, это ему никак не помогло.
Анна улыбнулась.
Бедняга Блумквист. Она глянула на часы. Может, мы его сюда позовем если у него найдется время?
Попытка не пытка, сказал Ульф, доставая из кармана телефон. Набирая номер, он рассказывал Анне о результатах визита к полковнику.
Так что Хампус бомбы обезвреживать не будет, закончил он. И не думаю, что полковник попробует провернуть еще что-нибудь подобное спасибо моей ручке-диктофону.
Анна удивилась:
У тебя есть ручка-диктофон?
Блумквист все не подходил к телефону. Ульф достал из нагрудного кармана ручку и продемонстрировал Анне.
И где же кнопки? спросила она. Как проиграть запись?
Ульф, улыбнувшись, забрал у нее ручку.
Никак, ответил он. Никаких записей она делать не может. Он помолчал, засовывая ручку обратно в карман. Но полковнику об этом знать не обязательно.
Ха! сказала Анна.
Да, именно так полковник и говорил. Постоянно. Это у него манера речи такая.
Господи, надеюсь, я не говорю постоянно «Ха!», ответила Анна. Ты бы мне сказал, верно?
Ульф заверил ее, что он немедленно сообщил бы ей о любых ее раздражающих привычках, но она и вправду очень редко говорит: «Ха!» Анна его поблагодарила.
Как хорошо, что мы можем так свободно разговаривать друг с другом, сказала она.
Да, согласился Ульф, но при этом подумал: «Я могу говорить с тобой свободно о чем угодно, кроме как об одной, очень важной вещи. Я не могу тебе сказать, как я к тебе отношусь, потому что я не могу позволить себе эти чувства. Эта тема закрыта для меня навсегда. Навсегда».