Да, но ты только себе представь. Что, если ученица человек нормального то есть, я хотел сказать, среднего роста? Хампусу, должно быть, непросто танцевать с дамой, которая гораздо выше его самого? Как он, например, будет класть ей руку на плечи?
Анна покачала головой:
Да, наверное, ему непросто приходится.
Очень может быть, согласился Ульф. Но это, в общем-то, не наша проблема. Настоящий вопрос вот в чем: может ли этот Хампус быть тем самым человеком очень маленького роста, который ударил Мальте ножом под коленку? Я бы сказал, вопрос в этом.
Я бы тоже так сказала, согласилась Анна. Она посмотрела на часы. Нам бы уже пора на работу; Карл, наверное, пришел уже пару часов назад и сидит там совсем один.
Ульф принялся собираться.
Прошлым вечером видел по телевизору его отца.
Анна представила себе Ульфа, одного, у себя в квартире, как он смотрит передачу про моральные дилеммы.
Он говорил про то, насколько это этично критиковать чужой образ жизни.
Анна взяла со стола свой недопитый кофе.
То есть?
О, веганы, например, требуют от школ, чтобы те прекратили держать в классах животных. Ну, знаешь, там, морских свинок, хомячков и тому подобное. В школах, бывает, устраивают живые уголки.
Да, ответила Анна. Когда девочки были помладше, у них в классе держали морскую свинку. Чепуха какая-то, можно подумать, дети собираются есть этих зверушек. Так где у этих веганов собака зарыта?
Ульф улыбнулся:
Они говорят, что таким образом в детские умы внедряются скотоводческие идеи.
Да неужели! взорвалась Анна. У них вообще есть чувство меры?
Ульф не ответил. Он думал о том, что кто-то наверняка осудит его, Ульфа, за то, что он держит у себя Мартена. А если так, то что он, предположительно, должен сделать с собакой? Отпустить на волю?
Но Анна пока не готова была закрыть тему живых уголков.
Морскую свинку, которую девочки держали в классе, звали Уолтер. По выходным ребята по очереди брали Уолтера к себе домой. Но потом его сожрала чья-то собака.
Ульф присвистнул.
Какое несчастье.
Да. Но что сказал на этот счет отец Карла?
Сказал, это зависит от конкретной ситуации, ответил Ульф. Этим своим фантастическим голосом. И все как один принялись кивать. Стоит только ему открыть рот, а все вокруг уже кивают. Это поразительно.
Они вышли из кафе и пересекли улицу, направляясь к передней двери их учреждения. Эрик как раз тоже только что пришел на работу; он кивнул им в знак приветствия. Ульф заметил у него под мышкой свернутый в трубочку журнал, уж наверняка посвященный рыбалке, с фотографиями спиннингов, поплавков и прочей рыболовной параферналии всего того, что делало жизнь Эрика терпимой, того, что было его надеждой и опорой. Ульф подумал о профессоре Хольгерссоне: что бы тот сказал о подобном образе жизни. Или что бы сказал Кьеркегор, если уж на то пошло. Он подозревал, что они оба это одобрили бы: простая, непритязательная жизнь, лишенная претенциозности и притворства, чего нельзя сказать о многих других, гораздо более утонченных и изысканных существованиях.
Бедный Эрик, пробурчала себе под нос Анна.
Нет, ответил Ульф. Не бедный. Счастливый Эрик.
Анна посмотрела на него с сомнением:
Но ведь он не думает ни о чем
кроме рыбалки. Да, но делает ли это его несчастным? Напротив: Эрик абсолютно счастлив. Он не знает сомнений.
У Анны был задумчивый вид.
Как ты считаешь, чтó Эрик думает о нас?
Не имею ни малейшего представления, ответил Ульф.
Тобой он восхищается, заметила Анна. Он мне говорил, и не раз. Что ты добрый.
Это очень великодушно с его стороны. Конечно, можно еще поспорить, кто из нас двоих добрый. Ульф помолчал. К тебе он относится прекрасно, я это знаю.
Анна вспомнила, как Эрик однажды зимой пригласил ее к ним с женой порыбачить на льду. Ей пришлось срочно изобретать уважительную причину для отказа.
Рыбалка на льду невообразимо скучное дело, заметил Ульф. Сидишь над лункой и ждешь, когда у тебя клюнет.
Знаю, ответила Анна. Бедный Эрик.
Ульф улыбнулся.
Давай не будем снобами, пошутил он.
Анна, однако, приняла его упрек всерьез.
Прости. Ты прав. Эрику наша жалость не нужна.
Ульф заверил ее, что и не думал ее осуждать.
Я вовсе не собирался указывать тебе, что о ком думать. Мне бы такое даже в голову не пришло.
Странный это был момент: он вдруг ощутил, будто переступил некую линию, некую интимную границу. И ему показалось, что Анна тоже это почувствовала: чуть покраснев, она отвернулась. Они как раз подошли к двери конторы; он потянулся было, чтобы притронуться к ней, но остановился и уронил руку, лишив движение всякого смысла.
Общее собрание отдела заняло все утро казалось, оно не кончится никогда. Их непосредственный начальник, большой поклонник всяческой бюрократии, посвятил два часа детальному разъяснению новейших процедур. Где-то в недрах организации, на самых верхах, существовали умы, которые беспрерывно, страница за страницей, извергали циркуляры, инструкции и директивы относительно общей политики. В большинстве своем эти документы, подшив, благополучно забывали; очень немногие из этих бумажек оказывали хоть какое-то влияние на рабочий процесс. Но для новых циркуляров тоже существовала определенная процедура, и избежать ее не было никакой возможности. Ульф сидел на своем месте, глядя в потолок, в то время как добросовестный, как всегда, Карл лихорадочно строчил в записной книжке, конспектируя все, что говорило начальство. Докладчик, которому это пришлось по душе, время от времени делал паузы, чтобы Карл успевал за ходом его мысли, и иногда даже отпускал замечания вроде: