Еремину дважды довелось присутствовать на монашеском постриге, и он вспоминал то, что видел.
Он засыпал, и вот увиделся ему сумрачный неф монастыря.
Братия стоит с зажженными свечами. Там, у солеи, перед царскими вратами, стоит высокий, крупного сложения митрополит Антоний. Он в черном, серебром вышитом саккосе митрополичьем одеянии, которое чуть ниже колен, с рукавами на три четверти. Саккос в переводе означает «рубище». Поверх него омофор тоже черный и тоже с искусно вышитыми крестами. Это самое древнее одеяние священноначалия.
Борода митрополита серебристо-белая, под стать вышитым крестам, доходит ему до груди. Лицо со впалыми щеками, строгое. Взгляд старческих глаз обращен туда, где через врата вошел в храм, оставив все одежды на паперти, в одной белой власянице босой, невысокий, худой человек, по виду совсем юноша, хотя ему уже двадцать шесть лет. Черные волосы доходят ему до плеч, падают на лицо, когда он простирается и ползет по полу туда, где стоит митрополит. Слева и справа от него идут два монаха, широкими полами своих риз закрывая от посторонних взоров ползущего. Его видят лишь те, кто стоит лицом к нему. Он ползет в знак того, что распинается, как Христос, перед тем как принять монашеский облик и свою жизнь уподобить жизни Спасителя.
Михаил доползает до ног митрополита, поднимается.
Постригающий спрашивает:
«Что пришел еси, брате, припадая к святому жертвеннику и святой дружине сей?»
«Желая жития постническаго, честный отче», отвечает юноша.
«Желаеши ли уподобитися ангельскаго образа и вчинену быти лику монашествующих?»
«Ей, Богу содействующу, честный отче», смиренно отвечает послушник.
«Воистину добро дело и блаженно избрал еси: но аще и совершиши е; добрая бо дела трудом стяжаваются и болезнию исправляются».
Постригающий не довольствуется добровольным приходом нового подвижника. Лицо митрополита становится как будто еще суровей. Он надел очки, пристальней вглядывается в раскрытую старинную книгу, которую держит стоящий лицом к нему молодой послушник. Другой, тот, что стоит справа, держит зажженную свечу так, что свет падает на церковнославянскую вязь буквиц.
И приступает митрополит к новым испытаниям того, кто хочет обрести монашеский облик, и спрашивает: вольною или невольною мыслью приступает к Богу, а не от нужды и насилия? Пребудет ли в монастыре и постничестве даже до последнего издыхания? Сохранит ли себя в девстве, и в целомудрии, и в благоговении, и в послушании к настоятелю и братии? Потерпит ли всякую скорбь и тесноту жития монашеского ради Царствия Небесного?
На все эти вопросы митрополит слышит тот же смиренный ответ: ««Ей, Богу содействующу, честный отче».
Вот будущий монах преклоняет колени и склоняет голову. Митрополит возлагает на его голову книгу и читает молитву. Суровым и громким голосом он просит Господа, признавшего достойными Себе служителями тех, кто оставил все житейское, оградить и этого раба Своего силою Святого Духа. Но прежде чем молодой человек будет сопричтен к лику избранных, он должен доказать это, пройдя еще одно испытание.
Митрополит, показывая на Евангелие, лежащее на аналое, говорит:
«Се, Христос невидимо здесь предстоит; виждь, яко никтоже ти принуждает прийти к сему образу; виждь, яко ты от своего произволения хощении обручения великаго ангельскаго образа».
Рядом с Евангелием лежат ножницы, и митрополит бросает их на пол.
«Возьми ножницы и подаждь ми я».
Это повторяется трижды, и трижды Михаил подает митрополиту ножницы от святого Евангелия и целует митрополиту руку.
И вот он торжественный, непостижимый людским сознанием момент: крестообразно отстригаются пряди волос со склоненной головы, как знак уже вечного удаления от помыслов земных, от мира.
Митрополит с особой силой произносит:
«Брат наш Иоанн постригает власы главы своея во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа».
Сердце Михаила дрогнуло.
«Иоанн! отозвалось в нем. Иоанн!»
Ведь так наречен был и предок его Иоанн Тобольский! Он просвещал именем Господним народы Сибири! Выпадет ли ему такая же участь?
«Иоанн!» звучала в нем каждая клеточка, каждая частица души.
«Иоанн» ведь это значит «благодать Божья»!
А братия тихо, протяжно пела: ««Господи помилуй, Господи помилуй».
И началось облачение нового монаха в одежды руками митрополита:
«Брат наш облачается в хитон вольныя нищеты и нестяжания»
«Иоанн» ведь это значит «благодать Божья»!
А братия тихо, протяжно пела: ««Господи помилуй, Господи помилуй».
И началось облачение нового монаха в одежды руками митрополита:
«Брат наш облачается в хитон вольныя нищеты и нестяжания»
Затем надевается параман четырехугольный плат с изображением креста. Он носится на раменах, то есть на плечах.
«Приемлет параман во обручение великого образа и знамение Креста Господня»..
Параман шнурами, пришитыми к его углам, охватил плечи монаха, обвил и стянул одежду.
Это знак обуздания всех похотей и плотских желаний.
С параманом возложили на монаха и крест, и стали одевать его в рясу.
Это «риза радования», потому что носящий ее избавляется от земных скорбей и печалей, вводится в нетленную жизнь, в полное послушание Господу.
Потом препоясали Иоанна кожаным поясом, чтобы, крепче стянув свое плотское естество, в бодрости и духовной силе всегда творить заповеди Божии.