Сгорбленная старушка укоризненно покачала головой, проверила замочек на своей старой сумке и тихонько вышла из магазина.
Котя.
Боишься? спросил папа.
Котя тряхнул головой в ушастой вязаной шапочке и глянул на папу как можно беззаботнее:
Ничего я не боюсь, па. Просто отдыхаю.
Котя сидел на голубеньких санках-ледянках на краю крутого снежного спуска.
Папа, замотанный длинным шарфом по самые уши, стоял за его спиной.
А внизу виднелся замёрзший пруд.
Коте казалось, что пруд этот, в котором весной они с мамой пускали кораблики, сбегая по травяному склону наперегонки, теперь далеко-далеко, точно на дне глубоченной пропасти. И лететь вниз с ледяной горки очень страшно.
Нет, раньше, когда он съезжал вместе с папой, всё было хорошо, просто чудесно! Котя сам упрашивал папу: «Пошли на прудик кататься! Пошли, па! Ну пожалуйста!» Папа усаживался на санки-ледянки, Котя мигом устраивался у него на коленях и они со свистом летели вниз. У папы волосы дыбом, ветер обжигает уши! Здорово, весело, хочется ещё и ещё!
Большие папины руки в мохнатых рукавицах крепко держали сына, и Котя ничего не боялся. А теперь
Теперь папа решил, что Коте пора научиться съезжать самому.
Боишься? опять спросил папа. Не бойся, Кот, это только в первый раз как будто страшно, а потом за уши не оттащишь! Вот увидишь. Ну давай, быстро! Р-раз и уже внизу!
Рядом, оглушительно визжа, летели вниз мальчики и девочки. Одни отважно съезжали сами, другие вместе со старшими.
В сторонке, под большой заснеженной берёзой, стояла старушка с чёрной сумкой и наблюдала за счастливыми ребятишками.
Надвигался вечер.
Снег, который совсем недавно был белым-белым, словно Котина зимняя курточка, теперь стал голубым, как санки-ледянки и делался всё синее и синее. В окнах загорались разноцветные огоньки точно на новогодней ёлке, которая всё ещё стояла у Коти дома, на тумбочке. Только Котина ёлка была маленькая, папе до плеча. А эта заснеженная ёлка большая-пребольшая размером с целый городок
Давай, Кот, повторил папа, а потом сразу побежим домой, а то нам с мамой ещё заниматься надо, у нас в институте экзамен с утра. И я голодный, как сто драконов!
Котя глянул на папу, набрал полную грудь воздуху, закрыл глаза и не двинулся с места.
Хочешь, я тебя столкну?
Папа наклонился к санкам, но Котя крепко упёрся ладошками в лёд:
Не-е-ет! Не надо, нет! Я сам! Я я потом.
Трусишка, усмехнулся папа. Смотри, Константин: сейчас не соберёшься в другой раз труднее будет. Ну, едешь?
Не еду, расхныкался Котя, утирая нос обросшей ледяными крупинками мохнатой варежкой, не хочу! Я устал.
Ну и ну! Ни за что не поверю, что это мой сын. У меня, лучшего в институте пловца и футболиста, не может быть такого сына-растяпы! Не, мне подменили сына, точно! папа удивлённо развёл руками. Мой Кот он смелый, он решительный. Не Кот, а настоящий тигр! А это зайчишка-трусишка какой-то Нет, мы так не договаривались: такой сын-бояка мне совсем не нужен.
Папа повернулся к всхлипывающему Коте своей широкой спиной, словно в самом деле не хотел иметь с ним ничего общего. А когда искоса глянул назад через плечо, сына на месте не увидел.
«Ура! Сработало! обрадовался папа. Молодец мой Кот!»
Он подбежал к краю спуска, чтобы сверху помахать маленькому смельчаку. Но на ледяном пруду Коти почему-то не оказалось.
Папа посмотрел по сторонам, потом скользнул вниз по склону, стал озираться, бегать, расспрашивать детей и взрослых. О пятилетнем мальчике в белой курточке никто ничего не знал
Котин папа вертел головой в полной растерянности.
А по высокому берегу неторопливо уходила старушка в длинном пальто.
Старушка жевала пирожок.
И в руке у неё была сумка.
Чёрная-чёрная.
Клубничная Варвара.
Варвара тяжело плюхнулась на кухонную табуретку, придвинулась к столу, налила в чашку кипятку из блестящего красного чайника и положила сразу пять ложечек сахара. Потом добавила ещё одну, потом, минутку подумав ещё две. Затем она окунула в этот сладкий сироп пакетик клубничного чая на ниточке и стала крутить его, сначала влево, потом вправо: в чайной чашке, весело разрисованной цветками земляники и румяными ягодками, образовался маленький водоворот.