Ну, рассказывай! сказала одна голова.
Что рассказывать? не понял я.
Я же говорю дурачок! сказала вторая голова. Ты присядь, в ногах правды нет! голова указала мне на кряжистый табурет. Я сел.
Правды вообще ни в чем нет! категорично заявила третья голова Весь мир сплошная иллюзия, сиречь обман! Как ты считаешь, Иванушка?
Не знаю честно сказал я. Я об этом еще не думал!
Точно, дурачок! сказала вторая голова А пора бы уже задуматься! Здоровый лоб! Скоро жениться время придет! А ты даже не думал! Ну что, ветрогоном тебя определили?
Да, ветрогоном сказал я. погонщиком ветров.
Это одно и то же! заявила первая голова. Хорошо, Иванушка, считай, что познакомились. Я буду твоим начальником. Завтра к шести утра без опозданий! А то придется тебя съесть!
Я вздрогнул.
Да ладно, дурачок, не бойся! сказала вторая голова, оскалив длинные желтые зубы. Я людей не ем. Вы невкусные!
А откуда знаете? спросил я.
Известно, откуда! Горыныч подмигнул первой головой. Людоед рассказал! А я ему верю! Нельзя не верить существу, которое познало внутренний мир человека до глубины! Понимаешь меня? Горыныч захохотал всеми тремя головами.
Я кивнул.
Молодец! сказал Горыныч Должны сработаться! Завтра с остальными познакомишься! А сегодня иди домой, отдыхай. Завтра
К шести утра сказал я.
Молодец кивнул Горыныч всеми тремя головами. До завтра, Иванушка!
До свидания! сказал я и вышел из терема. До Москвы, где я жил в доме своих родителей, было далековато, поэтому я нашарил в кожаной переметной суме (между прочим, модная штука от фряжского портного сумок. Суму мне подарили родители на совершеннолетие), телефон и вызвал такси. Самобеглая коляска приехала очень быстро примерно через час, и я даже не успел как следует развести костер, чтобы пожарить пойманного в небольшом озерце, маленького зеркального карпа. Извозчик румяный парень в летней белой рубахе, которая, явно, знавала и лучшие времена, так как была мятой и не совсем свежей, недовольно покосился на меня.
В Москву? недружелюбно спросил он, сплевывая шелуху тыквенных семечек, которые грыз без перерыва. Самобеглая телега его не вызывала уверенности в том, что мы доедем. Какая-то кривая, на деревянных колесах, скособоченная, вся в лохмотьях облезшей голубой краски. На задней доске была выведена белой краской корявая надпись «Рябина»
Ага сказал я, убирая телефон обратно в суму.
Ну, садись, коли так! сказал извозчик. Как звать-то тебя?
Иванушка ответил я, усаживаясь на телегу и подкладывая под себя для мягкости, пук соломы.
А я Дунай представился ямщик. Был богатырем, ходил в походы, бился с Добрыней даже как-то раз! Дунай Иванович может, слыхал?
Я попытался вспомнить. Мне даже показалось, что я что-то такое слышал в одной из передач по зеркалу, но точно припомнить не смог.
Не помню честно признался я.
Аааа! понимающе протянул Дунай. Ты из этих!
Из каких? не понял я.
Ну, дурачок? ухмыльнулся Дунай.
Это начинало действовать на нервы. Почему-то мой первый день самостоятельной жизни проходил под девизом «Назови всяк Иванушку дурачком!». Я промолчал и решил обсудить этот феномен с Емелей, когда вернусь домой. Дунай Иванович взялся за вожжи самобеглой телеги, и мы понеслись к Москве. «Рябина» грохотала и тряслась на неровностях грунтовой дороги, Дунай Иванович затянул какую-то заунывную песню.
Не нравится песня? вдруг спросил он. Что же, могу и другую! И он запел что-то плясовое, с залихватскими присвистываниями и бодрыми выкриками. Так мы доехали до Москвы. Кремль распахнул перед нами ворота в город, и я, спрыгнув с тряской телеги с именем «Рябина» Дуная Ивановича, похромал домой в двухэтажный терем, который отец сложил из вековых дубовых бревен еще лет пятнадцать назад. Крыша нашего фамильного терема была крыта полированной медью и сейчас она сверкала в лучах заходящего солнца, словно расплавленный металл.
Лучшая дорога это дорога домой, правда, сынок? встретила меня в сенях мама с караваем. Мама у меня была красавицей! Высокая, стройная, с красивым лицом, большими голубыми глазами и длинной, до земли косой из золотистых волос, в которую была вплетена алая шелковая лента. Ну что? Устроился на работу? В народе тот не забудется, кто честно трудится!