Но я не позволял себе быть изобретательным. Потому что если бы вы посмотрели вокруг моими глазами, то вам бросилась бы в глаза дурная упорядоченность речь ли о центре перенаселенного города, безжизненных скалах или о самом буйно цветущем и плодящемся биоценозе. Вы бы обнаружили такую внутреннюю обусловленность всех форм и предметов, такую доводящую до белого каления устремленность в систему самых порой неподходящих друг другу частей и явлений, что вы сказали бы: ого, да они издеваются!
И какую бы комбинацию я ни воплощал, самую неслыханную по абсурдности, все эти новорожденные фигуры тут же рвались и переупорядочивались согласно их внутреннему состоянию. Я мог менять реальность и саму природу, только подслушивая этот военный марш, эти чеканящие четыре четверти без триолей. Настоящего хаоса никогда не существовало, чтоб вы знали. Ему не удавалось продержаться и миллионную долю секунды.
Черт! Но когда мне стал названивать астматик Игнатов, где-то на краю сознания молнией вспыхнул страх, что речь уже не об уморительном схлопывании отработанного офисного пространства с глупыми обреченными клерками внутри, которым все равно, что с ними будет, а о настоящем коллапсе. Я боялся, что это событие наступит преждевременно, когда не все еще будет готово.
Когда я медитативно перекраивал сущее еще посреди напряженной университетской учебы, я научился вдогонку заметать следы. Вначале я исправлял документы и данные без задней мысли, чтобы просто все привести в порядок. Но вскоре выяснил, что своими вторжениями я поднимаю волновой шум, который нельзя было не заметить, и, как в детстве, стал совершать отвлекающие действия: шуметь еще громче, ронять плохо закрепленную утварь и болтать с невидимыми собеседниками. В конце концов это стало моим призванием учинять хаос в сфере физических измерений, чтобы мои исправления реальности выглядели как можно уместнее.
Я годы потратил на возведение этого царства искажений. Чтобы моя настоящая работа, моя миссия были до поры надежно скрыты. Но вскоре меня должны были обнаружить. Внутренне я был к этому готов. Мне надо было быть в гуще событий, быть преступником, возглавляющим следствие. Здесь я мог переназначать реальность. И заходить в этом деле очень далеко. Но для этого приходилось проводить все дни в лаборатории и еще брать работу на дом.
Через минуту Олег снова подал голос:
Так вы видели последнюю ситуативку? Вы сказали, что размышляете о ней. Мы говорим об одной и той же серии? Я раз пять ее перечитал. Там совершенно убийственные данные. Они явно пересекаются с нашими наблюдениями по железной дороге. Я не думал, что это будет так просто и наглядно. Не перестаю удивляться.
С наблюдениями по железной дороге? переспросил я.
По станции Колошино. Очень много двухзначных и трехзначных цифр, как на подбор, с повторяющимися группами цифр и с несколькими лидерскими числами, которые чуть ли не в каждой строке. Я понимаю, вы сейчас должны незаметно проникнуть в зону «пятна», но хочу вам это показать.
У меня перед глазами замелькали схемы и текстовые отчеты с цифрами, копии документов, где все цифры были добросовестно обведены кружками разного цвета.
Ну что, видите? нетерпеливо спросил Олег.
Нет, признался я. Какая-то каша.
Четыре немного назойливая цифра, вам не кажется? пытался дать мне подсказку координатор.
Назойливый это сигнал на твоем лабораторном проекторе. Ты его оставляешь в режиме коррекции, а сам уходишь в дальнее крыло здания. Он начинает звать тебя, как ребенок. Еще и разными голосами, с музыкальным аккомпанементом. Как такое в голову могло прийти! с укором заметил я.
В этих бумагах цифра четыре наиболее встречающаяся не только в банковских реквизитах, но и в адресах, номерах офисов. Или у меня уже галлюцинации? продолжал он одержимо.
Когда я ходил в детский сад, вставил я, я спрашивал отца: «Почему в колоде только четыре короля? Где пятый?» А он мне в ответ: «Спроси у медведей. Они все знают о пятом короле».
Вот опять. Четырнадцатый этаж, квартира двести четыре.
А сколько в этой квартире комнат? неожиданно спросил я.
Две, сглотнул Олег.
Мы несколько секунд помолчали.
Мне кажется, ты что-то нащупал, доброжелательно сказал я.
Все равно я не понимаю, зачем мы просматриваем эти документы о собственности, платежки, банковские выписки, с капризным негодованием заявил он. Ведь изначально мы собирались искать вагоны, точнее один-единственный вагон-ресторан, возможно очень старый. Или как версия шесть товарных вагонов, приписанных к станции Иловайск, код 487807, уже рассеяно бормотал Олег. Да, мы все видели этот трафарет на плохой фотографии, но, согласитесь, наштамповать на борту можно все что угодно. На каждой станции закрашивать старую маркировку и наносить новую. Я бы так и сделал. В этом смысле недвижимость хоть какая-то зацепка. Но связи я не улавливаю.