-Я хотя бы девочкам нравлюсь. гордо выдает Титов, выпучив своё лицо с правильными чертами и ровными зубами.
-Ты и тувинцам нравишься. вставляю я и мы все ржём над Титовым.
-Эй, чо ска, там вэсэло э? кричит нам кто-то из чёрных.
Затихаем.
-Вообще не жмись ко мне! злобно дёргается Тимоха, толкая Филатова в бок. -Итак одной жопой три места занял!
-Он от тебя детей хочет! оборачивается к нам Сеня.
Тимоха делает маленький глоток кофе.
-Чего так мало пьёшь? спрашиваю я, с тоской взглянув на свою опустевшую кружку.
-Хочу потом взять и залпом выпить. Чтобы казалось, что я напился кофе.
-Важна не сила ощущения, а её продолжительность. Так во всяком случае говорил Ницше. миролюбиво пожимая плечами, говорю я.
-Ага! снова возмущается Чепчик. -Пусть этот Нищий или как его там, сначала, поживёт на 0.5 жидкости в сутки, при такой моральной измене, вечном страхе и пиздюлях, тогда я почитаю его мудрости, а пока его книжки годятся только долбаёбам, которые хотят подумать, что они умные, читая какого-то филолога.
-Философа. подсказываю я.
-Какая хуй разница. Что вагина, что пизда.
-Так, урук-хаи! На выход! Много пиздеть, как я слышу, начали! пронеслась команда.
Тимоха, задумчиво посмотрев в окно, словно водку опрокидывает в себя почти полную кружку кофе и с тоской смотрит на дно.
Чуть позже нас снова ведут на камбуз, но уже не для приёма пищи
Заходим в обеденный зал, где уже сделали перестановку, убрав столы и расставив скамейки, создав таким образом зрительный зал.
Рассаживаемся.
Выходит полковник, командир части. Пьяно толкает речь о долге перед страной и о военных, что выполняли этот долг особенно хорошо, от чего заслуживают награду присвоение звания. Называет фамилию.
Хус Хуйблять Хусснулин!
Выходит длинный смуглый тип.
Ему что-то вручают, дают подписаться.
Поздравляю, боец.
Служу савэтскому союзу! орёт он.
Все ржут.
Мусаев!
Процедура повторяется.
Поздравляю, военный.
Служуэ, савэтскому союсу.
Все гогочут.
Нихуя не понятно, что все ржут? рядом удивленно крутит головой Чепчик.
Советский союз давно распался. бесцветно отвечаю я, думая о своём.
Эй, N-ов, Чепчик! сзади зовёт нас Тыхтамышев. -Давайте свои ремни сюда.
Зачем?
Ещё раз спросишь, пизда тебе будет, N-ов. Кому сказал, ремни сюда, быстро.
Снимаем ремни, даём ему.
Обратно получите за две сотки с каждого.
Тыхтамышев вешает наши ремни на левую руку, на которой висит ещё несколько таких же.
Фёдоров! гремит голос полкана.
Выходит чел старшего призыва. Ему вручают погоны.
Служу отечеству!
Хоть кто-то, блять, здесь, союзу не служит.-мрачно изрекает полковник.
Вечером офицеры расходятся по квартирам, устраивая праздники и совместные попойки.
На нашем этаже остался дежурный офицер, который сразу заперся в комнате лейтенантов, напился водки и уснул, глядя смешные видосы на ноутбуке, успев промямлить дежурному по роте, чтобы тот следил за порядком.
Перед отбоем, воспользовавшись тем, что большинство в туалете или в бытовке, подхожу к шконке Тыхтамышева, открываю тумбу, нахожу свой ремень, забираю его и, тревожно глядя на узкоглазых, тихо пьющих водку в конце кубрика, выхожу.
И вот, с вечера, 22-го февраля, рота предоставлена сама себе
Ночью просыпаюсь от шума в кубрике.
Узкоглазые и черные дерутся.
Мгновенно выключаюсь. Насилие над другими уже не мешает мне спать.
Просыпаюсь от толчка.
N-ов, тебя в сушилку зовут. говорит Влад-дневальный, виноватым голосом.
Влад-смуглый парень, родом с южных республик, но достаточно неагрессивный.
Не знаю, почему он не скооперировался с чёрными, дабы улучшить себе жизнь, а втухает наравне с нами.
Нафиг, не пойду, пусть сами приходят. отворачиваюсь я.
Они тогда меня будут бить, сказали. Если тебя не приведу. слышу голос Влада.
Около минуты лежу.
Ладно, всё равно достанут. слезаю со шконки я, вздыхая.
Заходим с Владом в сушилку.
В центре стоит Отец, держа бутылку водки.
Рядом с ним шатается Дедов, Тыхтамышев, мл. сержант Г в парадке (он и заступил дежурным), Молгунов, тот, что неделями раньше привёл меня в часть, и Фахылов.
Говорят, военный, ты совсем приборзел? улыбается Молгунов.
Почему?