Я смотрю на маму. Она кивает.
Мы с моей подругой Кенией пошли на вечеринку к парню по имени Дарий, говорю я.
Тук-тук-тук. Я барабаню пальцами по столу.
Стоп. Не делай резких движений.
Я прижимаю руки к столу и держу их на виду у полицейских.
Он устраивает вечеринки на каждые весенние каникулы, говорю я. Халиль меня заметил и подошел поздороваться.
Ты знаешь, зачем он пришел на вечеринку? спрашивает Гомез.
А зачем вообще ходят на вечеринки? Чтобы тусоваться.
Полагаю, он хотел развлечься, говорю я. Мы с ним поболтали о том, что происходит у нас в жизни.
Например?
У его бабушки рак. До того разговора я об этом не знала.
Ясно, кивает Гомез. Что случилось потом?
Потом на вечеринке началась перестрелка, поэтому мы вместе уехали на его машине.
Халиль имел отношение к перестрелке?
Я поднимаю бровь.
Не-а.
Блин. Скажи по-нормальному.
Я выпрямляю спину.
То есть нет, мэм. Когда она началась, мы разговаривали.
Ладно, значит, вы остались вдвоем. И куда поехали?
Он предложил подвезти меня домой или в папин магазин. Но мы не успели решить куда, потому что нас остановил Сто-пятнадцать.
Кто?
Тот полицейский. Это номер его жетона, объясняю я. Я его запомнила.
Уилкс что-то пишет.
Ясно, говорит Гомез. Можешь рассказать, что случилось потом?
Не думаю, что смогу когда-нибудь забыть о произошедшем, но рассказать не то же самое, что помнить. Рассказывать трудно.
В глазах щиплет. Я моргаю, уставившись в стол, а мама продолжает гладить меня по спине.
Смотри прямо, Старр.
У моих родителей есть пунктик насчет того, что нужно всегда смотреть в глаза собеседнику. Они утверждают, что глаза говорят больше, чем слова, и если мы смотрим собеседнику в глаза и отвечаем серьезно, то он не будет сомневаться в наших намерениях.
Я смотрю в глаза Гомез.
Халиль съехал на обочину и выключил зажигание, продолжаю я. Сто-пятнадцать включил фары. Он подошел к окну и попросил Халиля показать права и техпаспорт.
Халиль подчинился? спрашивает Гомез.
Сначала он спросил полицейского, почему он нас остановил. А потом показал права и техпаспорт.
Во время разговора Халиль был зол?
Не зол, а раздражен, отвечаю я. Он решил, что коп до него докапывается.
Это он сам тебе сказал?
Нет, было и так понятно. Мне самой так показалось.
Черт.
Гомез подается вперед. На зубах у нее пятна яркой помады, а изо рта пахнет кофе.
Это почему?
Дыши.
В комнате не жарко, просто ты нервничаешь.
Потому что мы не делали ничего плохого, говорю я. Халиль не превышал скорости и вел спокойно. У полицейского не было причины нас останавливать.
Ясно. Что произошло потом?
Полицейский заставил Халиля выйти из машины.
Заставил? переспрашивает она.
Да, мэм. Он его вытащил.
Потому что Халиль медлил, верно?
Мама издает гортанный звук, словно хочет что-то сказать, но сдерживается. Затем сжимает губы и принимается кругами гладить меня по спине.
Я вспоминаю, что говорил папа: «Не позволяй им навязать тебе чужое мнение».
Нет, мэм, отвечаю я Гомез. Он вышел из машины сам, но дальше полицейский все время его толкал.
Она еще раз повторяет свое «ясно», но ясно ей быть не может она этого не видела, а потому, скорее всего, мне не верит.
Что случилось потом?
Полицейский трижды обыскал Халиля.
Трижды?
Ага. Я считала.
Да, мэм. И ничего не нашел. Тогда он приказал Халилю оставаться на месте, пока он проверит его права и техпаспорт.
Но Халиль не стоял на месте, правда?
Да, но и сам в себя он не стрелял.
Черт. Долбаный язык без костей.
Детективы переглядываются. С секунду они безмолвно друг с другом разговаривают.
На меня надвигаются стены. Легкие снова сдавливает. Я оттягиваю воротник футболки.
По-моему, на сегодня хватит, говорит мама и, поднимаясь, берет меня за руку.
Но, миссис Картер, мы еще не закончили.
Да мне все равно
Мам, говорю я, когда она переводит взгляд на меня. Все нормально. Я продолжу.
Тогда она одаривает детективов таким взглядом, каким одаривает нас с братьями, когда мы испытываем ее терпение, и садится обратно, но руку мою уже не отпускает.