Бедняга покачал головой.
Это все ваш друг. Не доведет он вас до добра, ох, не доведет. Спаивает вас, а сам сухим из воды выходит.
Вы говорите о Гильотине?
А как же. Разумеется, ваша дружба вполне обоснованна. Палачи и могильщики всегда были самыми уважаемыми профессиями в нашей стране. Даже новоявленный монарх не посмел вводить в вашем отношении никаких реформ. Но ведь дружба должна быть полезной, а не губительной.
Я помолчал немного, делая вид, что обдумываю его слова, и спросил:
Я ведь должен быть довольно богатым человеком, не правда ли?
О да, старику становилось говорить все сложнее. Однако после ваших странствий, остается только то, что смогла припрятать ваша жена. Из-за вашего порока, дорогой Жак, вы первый могильщик, который живет в столь скромном жилище.
Я злорадно усмехнулся про себя, понимая, что моей семье удается обводить вокруг пальца других людей, демонстрируя им поверхностную скромность.
Может быть, вы приступите, а то дождь усиливается, добавил Земноводный.
Да, конечно, спохватился я.
И стоило мне воткнуть в землю лопату, как все остальное перестало иметь для меня значение. Работа завладела мной в считанные мгновения, и страсть, с которой я отбрасывал в сторону комья податливой земли, можно сравнить, наверное, со страстью вдохновенного творца. Я не знаю, сколько времени заняла у меня яма, но к тому моменту, как я закончил, дождь уже прекратился, и было заметно приближение вечера. Я не чувствовал ни малейшей усталости; напротив, если бы пришлось копать еще, я был бы только рад. Еще и еще! Клянусь, я чувствовал себя прирожденным могильщиком, чувствовал себя на своем месте, чувствовал себя по-настоящему счастливым, черт возьми! Старик не смел меня потревожить во время производственного процесса, и лишь периодически повторял, что все идет замечательно, или прекрасно, или сногсшибательно. Поняв, что яма готова и представляет собой своеобразный шедевр, я поцеловал свою лопату, выбросил ее на поверхность и без труда выпрыгнул из двухметровой могилы. Я был с ног до головы выпачкан грязью, был мокрым насквозь от пота и дождя, был разгоряченным от физической нагрузки, и я был доволен этой жизнью сполна.
Готово! воскликнул я.
Готово, шепотом повторил Земноводный и довольно бодро встал на ноги. Вот только отпустит ли меня вода в эту землю? задумчиво добавил он.
Когда я взглянул на промокшего старика, протягивающего мне мою куртку, то с удивлением отметил его значительно посвежевший вид. Даже голос его стал ровным и уверенным, когда он воздавал мне похвалы и благодарности. Я даже подумал, не поспешил ли он с решением обзавестись могилой. Однако мысли о моем клиенте волновали меня недолго, потому что вдохновенное состояние, которое я испытывал в яме, быстро улетучилось, и я вновь мысленно унесся к событиям прошлой ночи и разъяснениям моей тещи о причинах смены формы государственного правления. Да, я был могильщиком, и с этим было глупо спорить! Но! Я чувствовал, что со мной все не так просто. Я чувствовал, что как-то связан с препаратом «Забвение», что связан с новым политическим порядком. Чувствовал, потому что так было нужно! Я был бы рад не поддаваться этим сомнениям и честно нести свою почетную службу, но сомнения были сильнее меня. И тут я понял, что именно сейчас у меня есть подходящий шанс отправиться прямиком в город, найти ресторан «Жарят черти» и попробовать либо рассеять, либо подтвердить свои сомнения.
Послушайте, господин Земноводный, я вижу, что вы приободрились и сможете добраться до дома без моей помощи, не так ли? У меня есть неотложное дело, обратился я к старику, вытирая рукавом свитера грязное лицо.
Ох, господин Простак, только прошу вас не поддавайтесь вновь пороку. Прошу вас, закопайте меня именно вы. Могу я надеяться, что отправлюсь в последний путь по всем законам? спрашивал старик, твердо стоя на ногах.
Не чувствуя в душе искренности, я, тем не менее, положил руку на его плечо и произнес просто и торжественно:
Обещаю.
Через десять минут я был уже на том самом месте, где ранее простился с Георгом, и весь в грязи, с лопатой на плече, взял путь к набережной Караваджо. Выйдя из леса, я оказался на той самой мостовой, по которой Георг вез меня ночью, по ней двинулся в сторону проспекта Бетховена, и вскоре вышел в оживленную часть города. В общей сложности, на этот отрезок пути я потратил около часа и на город уже спускались густые сумерки. Люди, попадавшиеся мне на пути, замолкали и били поклоны, водители замедляли ход машин, чтобы выразить мне свое почтение, дети глядели на меня кто с испугом, а кто с искренним обожанием. Более того, вскоре я заметил, что позади меня начала образовываться разношерстная свита, имевшая целью просто побыть в моем величественном обществе, и если уж сильно повезет, то прикоснуться к моей лопате. Я понял, что могу немало облагодетельствовать этих людей одной своей просьбой и попросил их провести меня к нужному ресторану в восточной части набережной. Просьба моя, разумеется, была встречена настоящим восторгом, и теперь, окруженный чернью (должен признаться, что считал их всех чернью) со всех сторон, я продолжал свой путь по вечерним улицам города, в ослепительном сиянии собственной славы.