Тот, кого нельзя называть!
Да нет, Том тоже веселится. Можно! Не Риддл, не как «загадка», а Ридел. Это из немецкого.
Всё равно одно и то же, не унимаюсь я. Тебя небось в школе били.
О да! радостно подхватывает он, сверкая глазами. Но я хорошо держал удар и давал сдачи.
Ладно, у него был шанс показать себя в драке, но я всё равно окидываю скептическим взглядом узкие плечи, тонкие запястья и деликатные, белые, как фарфор, кулаки.
Я был крупным ребёнком, заверяет он с той же невинной улыбкой. И наглым.
В этот раз я правда хочу ему не верить. Я надеюсь, что хотя бы про драки он соврал, потому что, если людям достаточно одного имени, чтобы кого-то ненавидеть, я не знаю, в каком мире мы живём. А Том успокаивает, прибегая к какой-то странной логике, которая не поддаётся моему пониманию.
Он же злодей, Вольдеморт этот. Это хорошо, когда дети не любят злодеев и защищают героев, да?
Наверное, парня правда уронили в детстве.
Том уверяет, что родился 29 февраля.
В ночь с 29-го на 1 марта, продолжает он таким голосом, будто страшилку рассказывает.
По статистике, ночью обычно рождаются девчонки, сам не знаю, какой чёрт меня за язык дёрнул. Вычитал где-то этот дурацкий факт.
Выходит, что мне сейчас пять лет.
Так ты несовершеннолетний, возмущается Майк. Давай обратно пиво.
Том победно выставляет указательный палец вверх.
Вот для таких случаев я специально подкупил нужных людей, чтобы мне в правах прописали 1 марта датой рождения. Но я всё равно праздную 29 февраля. Так что технически я тут самый старший, дразнится он.
Я думал, вы с Ральфом ровесники, невинно предполагаю я.
Он на год младше.
Ага
Порой у меня слишком хорошо с математикой.
Наверное, Трой тоже что-то подозревает, потому что вид у него задумчивый и на стенки от радости он прыгать не спешит. И прежде чем начнёт, я сам осторожно завожу разговор.
Ты уверен, что Том не выдумывает?
По его лицу пробегает тень раздражения. Конечно, Трой всегда защищает Тома.
Зачем ему выдумывать?
Не знаю, он вечно вешает лапшу на уши.
Трой фыркает, разворачивается резко, так что чёлка падает на глаза.
Вот зачем ты так на него, Сай? Зачем ты вечно на него злишься?
Я не злюсь, я констатирую факт.
У тебя нет доказательств.
Я подозреваю, что развенчивать небылицы Тома перед Троем это всё равно что сказать ребёнку, что Санты не существует. Но он сам просит факты, а у меня есть хотя бы один.
Взять хотя бы день рождения. Если он на год младше Ральфа, он не мог родиться 29 февраля. Это был не високосный год.
Иногда у меня слишком хорошо с математикой.
С чего ты взял, что младше?
Он сам сказал.
Ну, может, он забыл, сколько Ральфу лет?
Иногда у меня слишком хорошо с математикой и не очень хорошо с логикой. Приходится признать поражение:
Ну, может.
Трой не смотрит на меня. Скрестил руки на груди, застыл посреди кухни напряжённый, хмурый. Вроде и не сердится на меня больше, но чёрт знает, что у него в голове. Я нутром чую, как его тянет закурить, но нельзя, он же божился, что прошлый раз последний.
Ладно, предположим, что это правда, возвращаюсь я к самому началу. Допустим, некая компания правда готова подписать с нами контракт. Тогда что? Ура?
Уверенным он не выглядит.
Не знаю Меня одолевают сомнения.
Как, например?
Как Вдруг мне не пойдёт борода?
Какая борода?
Ты что, не в курсе, что музыканты по ходу звукозаписи обрастают бородой?
Приходится напомнить.
Ты же сам сказал, что когда-нибудь мы запишем настоящий альбом.
Я знаю Я не думал, что «когда-нибудь» наступит так скоро.
Мы ещё ничего не подписывали. И вообще, если что, мы даже не знаем, насколько это правда, так что «скоро» это, пожалуй, громко сказано.
По правде говоря, я сам привык к формулировке «когда-нибудь» и никогда по-настоящему не задумывался о будущем группы. Пожалуй, в глубине души я всегда верил, что рано или поздно этот карнавал закончится и придётся вернуться к реальной жизни; продолжить учёбу, найти настоящую работу Но говорю я совсем другое:
А как же «мы войдём в историю» и всё такое?
А что, если не войдём? перебивает он. Вдруг мы не станем как The Killers? Вдруг мы будем как те группы, которые записали пару годных альбомов, а потом развалились от голода, потому что никто их по-настоящему не услышал.