Над площадью повисла чёткая барабанная дробь и стихла лишь, когда палач, а за ним глашатай поднялись на эшафот. Последний повернулся в сторону их величества и кивнул, ожидая знака к началу. Владислав взглянул на него отстранённо и поначалу даже не понял, чего хочет от него странный человечек со свитком. Только когда толпа вопросительно обернулась, он сообразил, наконец, чего от него хотят, и неуверенно кивнул в ответ. Глашатай с достоинством выпятил грудь и сделал знак барабанщикам начинайте!
Тяжёлые, размеренные удары вспороли раскалённый зной, вторя кандалам бывшего премьер-министра, что с каждым шагом босых ног, истёртых кованым железом до кровавых волдырей, звонко гремели о булыжники мостовой. И всё-таки, не взирая на металл, впивающийся в плоть и беспощадно рвущий её, Даниил шёл с высоко поднятой головой, ни единым мускулом не выдав, чего стоит ему эта прогулка налегке. Утром в камере, встречая свой последний рассвет, он дал зарок: пройти оставшиеся на его веку метры так, будто он только собирается начать жить. И, как ни странно, боль, жрущая измученное тело, словно испугавшись этого могучего человека, отступила, растворившись в ослепившем солнечном свете, едва настоящий воин шагнул из тени холодного подвала на булыжники площади.
Увидев мужа, Анна подалась вперёд, но Ольга удержала её от того, чтобы встать во весь рост. Даниил меж тем шёл сквозь толпу спокойный и невозмутимый, и сапоги конвойных затаптывали кровавые отпечатки босых ступней бывшего премьер-министра. Когда считаешь, что тебя все предали, уходишь налегке. Он шёл, и улыбка растягивала уголки губ, а взгляд светлел с каждым метром, приближающим его к виселице. Нет, этот сильный духом человек ни о ком плохо не думал, да и стоило ли последние часы тратить на такую безделицу! Премьер-министр шёл сквозь замерших в молчании людей и думал только об одном человеке, наверняка не оставившем его и не предавшем своей дочери Иринке. Он страстно желал, чтобы случившееся никак не коснулось её, чтобы она выросла и превратилась в красивую девушку, чтобы полюбила сильно, неистово, и любовь эта принесла бы ей только счастье, а минуты огорчений если бы и случались, то были бы не долгими, дабы само счастье, благодаря им, ощущалось особенно остро и ценилось тоже особенно, чтобы она вышла замуж Ах, как бы он хотел оказаться радом с ней в эту минуту! И как бы хотелось, чтобы она прожила долгую и счастливую жизнь, а потом достигнув закономерного заката, там, где река жизни впадает в океан вечности, он обязательно встретил бы её, и она рассказала бы ему всё-всё-всё всё-всё-всё о том, что было потом
Горожане глазели на исхудавшего человека в кандалах, с серым от бессонных ночей лицом и не узнавали его так резко постарел их премьер-министр. По приказу канцлера, Даниилу отвели на сон один час в сутки, всего тринадцать часов за тринадцать дней до казни, пока шло следствие. Кормили тоже всего раз в полдень одной единственной тарелкой каши, и тарелок этих тоже набралось тринадцать. Только не было в этом ровным счётом никакой мистики.
«Раз уж число тринадцать так ловко расписало наши отношения с Анной, подумал Будраш в тот самый день и час, когда заноза его сердца, вскочив на кровати, шёпотом сообщила мужу, что ей как-то не спокойно, почему бы не увенчать им и последние дни того, кто однажды посмел перейти ему дорогу? Ведь это было бы так символично!»
Даниил взошёл на эшафот и невозмутимо взглянул на своего друга короля Широкороссии. Встретившись взглядами, Владислав опустил глаза. Увидев же Анну, осуждённый даже не понял, стоит ей радоваться или нет, но подумал, что улыбка то немногое, что он может напоследок подарить женщине, наполнившей его жизнь любовью и заботой, пусть и ненадолго А ещё он подмигнул ей, от чего под чёрной вуалью высохшие прежде глаза вновь наполнились влагой, а по щеке побежала непрошенная слеза. Его подвели к петле, и палач, плохо скрывая волнение, трясущимися руками затянул узел на шее. Глашатай с важным видом развернул приговор, и тогда барабаны, наконец, смолкли. В наступившей тишине, только ветер гулял над площадью и пел свою грустную песню
Даниил поднял голову и взглянул на Солнце. Ему было тридцать восемь, и умирать совсем не хотелось.
Глашатай сделал вдох, чтоб зачитать приговор, но вынужден был остановиться, так как в следующую секунду Анна обмякла, упав в обморок. Фрейлины принялась обмахивать бедняжку веером, кто-то бросился за водой, истинный же убийца, встретившись с приговорённым взглядом, развернулся и пошёл прочь