За окном королевской спальни небо полыхнуло заревом и стало сворачиваться в спираль. Ольгу словно бы молния прошила! Она вдруг ахнула, задрожала телом и развернулась к Владиславу, точно бык на корриде, выпущенный на поединок: взгляд наэлектризован, грудь вздымается, каждая жилка пульсирует страстью, каждый нерв натянутая струна. Дикой кошкой, королева выпрыгнула из своего полупрозрачного пеньюара и вместе с Владиславом рухнула на кровать. Стая летучих мышей врезалась в створку окна и осыпалась шариками с новогодней ёлки.
Какая же ты хищница! ошеломлённо пробормотал царственный муж. Дикарка!
Сама удивляюсь! извиваясь всем телом, отозвалась королева. И глаза её сверкнули красным отблеском дикого животного, пугающим и завораживающим одновременно.
Тут бы их величеству насторожиться, но через мгновение и его обуяла та же колдовская стихия. В глубине зрачка полыхнул огонёк и заставил кровь вскипеть, выключив любое понимание окружающей действительности. Свечи погасли, пустив сизые струйки дыма, и первая брачная ночь Ольги и Владислава наполнилась неистовством звериной страсти. Даже слуги, убирающие двор, настороженно замерли, повернув головы в сторону королевской опочивальни, откуда в темень сентябрьской ночи вырвалось рычание дикой не просто кошки, но, пожалуй, пантеры, а ему ответил раскатистый львиный рык
Кто-то даже перекрестился!
* * *Конокрад шёл по длинным коридорам королевского замка в сопровождении гвардейцев. У дверей тайной канцелярии ему приказали остановиться и встать лицом к стене, а руки сложить за спиной. Офицер исчез за дверьми и вскоре появился со словами:
Введите арестованного
Халвуса буквально впихнули в кабинет тайного советника.
Хороши законы: хватать человека, который ничего не сделал! счёл он возможным возмутиться, увидев у окна человека, предположительно, не последнего в государстве.
Канцлер повернулся в его сторону и кивнул гвардейцам. Те вышли. Не говоря ни слова, офицер вынул из специального крепления у стены две шпаги, одну из которых протянул любителю стихосложения, вторая досталась не последнему человеку маленького роста с холодным взглядом, коего конокрад счёл весомой фигурой.
Поединок? уточнил он на всякий случай.
Простое любопытство, ответил Будраш. Я видел, как вы фехтовали, и у меня появился закономерный интерес.
По привычке Халвус бросил взгляд на остриё. Если поединок тренировочный, на конце должна была стоять насадка. Но её не было. Это заинтриговало. И он осведомился, так как неплохо знал себе цену:
Острые? Не боитесь давать оружие арестованному в руки?
Начинайте перебил советник крайне сухо, но даже не потрудился встать в стойку.
Эта манера ещё больше насторожила арестанта, ибо он предпочитал вести себя так же, а потому не преминул уточнить, опять же на всякий случай, дабы, мало ли, не наломать дров:
Каковы правила?
И получил ответ, окончательно сбивший его с толку:
Никаких.
Именно в это мгновение ночь за окном разорвали два раскатистых звериных рыка. Халвус не успел до конца осознать, как стоит отнестись к ним, как к предзнаменованию чего-то нового или предупреждению быть осторожным, ибо вынужден был сделать шаг назад, дабы отразить удар человека очевидно не последнего в государстве.
Описывать происходившее в дальнейшем по отдельности не имеет смысла, ибо все события этой ночи являлись цепочкой одной гигантской беды, надвигающейся на широкоросское королевство. Факты, ничем не примечательные в отдельности, в купе затягивали петлю предстоящего ужаса на шеях всех участников грядущих событий. В ту ночь даже те, кто предпочитал гадать на костях, не сказал бы вам со всей определённостью, каков будет ход истории в последующие двадцать лет.
Владислав и Ольга сплетались в порыве необузданной страсти; тётя Присцилла, пуская слюни и причмокивая, оглашала своды гадальной комнаты богатырским храпом; Марго, стоя над бурлящим котлом в далёком померанском королевстве, читала заклинание, то и дело, взмахивая руками, подобно дирижёру, а Халвус и Будраш раз за разом наносили друг другу жёсткие, сокрушающие удары, так что жилы вздувались на напряжённых шеях, ибо ни один не хотел уступать.
Постепенно самоуверенность конокрада переплавилась в злость, что всё упрямее заполняла каждую клеточку его мозга, ибо сладить с незнакомым человеком, что холоднокровно парировал одну атаку за другой, сохраняя при этом невозмутимую мину, никак не удавалось. И это возмущало, отравляло череду безупречных побед прошлого, намекая на то, что жизнь прошла в пустую, и то, в чём, как казалось, он был безупречен, теперь на глазах превращалось в иллюзию. Наконец, бывший наёмник был сбит с ног, лишён шпаги и острие клинка не последнего человека в государстве застыло у самого его горла. Он приготовился умереть, но неожиданно для себя услышал спокойный и рассудительный голос тайного советника: