Там Тук откопал горшок с похищенным жарки́м. И хотя варево остыло совершенно, на исходе дня оно показалось друзьям истинной благодатью. Чернушке досталось просо, которым Пэк с избытком набил карманы в одном из курятников, зная, что друг непременно похвалит его за заботу о верной птахе. Ещё налётчики пришли к единодушному мнению, что выяснено главное: лошадь белой масти жива, а стало быть, поиски были не напрасны! Пэку, конечно, взгрустнулось от того, что потеряшка предпочла ему прежних хозяев, и всё-таки от абсолютнейшего разочарования спасало то обстоятельство, что в отместку ими был учинён знатный погром, сарай с соломой погорел ясным пламенем, а самое главное горшку с вкуснятиной были сделаны ноги, следовательно, миссия, вне всякого сомнения, удалась, и «летопись измен» теперь непременно пополнится ещё одним абзацем о делах праведных, духу всеобщего равновесия угодных!
Шествуя к логову, друзья взахлёб рассказывали друг другу подробности дерзкой вылазки и хохотали от души. Чернушка следовала за ними и гордилась, что пусть малую толику, но была причастна к спасению этих двух ушастых прощелыг17. Об одном Тук не стал распространяться: девчушке с косичками и волнении, что вызвала она своим прикосновением.
«Пусть это будет моей маленькой тайной!» думал он, раз за разом покрываясь мурашками, которые в дальнейшем переплетались у него с понятием «счастье».
Вскоре огни селения «Кривые столбы» остались далеко позади, растворившись в пелене ночи. И когда шуршики углубились в угрюмую сень северных лесов, на небо вскарабкалась Луна, населив мир призраками, шёпотами и тягучей дремо́той.
* * *Как раз в эту минуту, карета с гербом Померании с грохотом въехала в ворота замка и остановилась. Марго сидела на козлах уставшая, грязная, но протрезвевшая и совершенно опустошенная. Слуги в сочувствующем недоумении окружили госпожу. Шутка ли! королева, а выглядит так, будто её в помоях изваляли! Пройдясь по лицам взглядом побитой собаки, наездница спрыгнула с ко́зел и, не проронив ни слова, направилась в покои. Там, в самой высокой башне замка, в гадальной комнате тётушки Присциллы горел свет. Слуги проводили несчастную растерянно-сочувствующими взглядами и, посмотрев друг на друга, пожали плечами, только и всего.
Посреди гадальной комнаты стоял огромный котёл, в котором булькало какое-то варево. Вид его был неприятен, а запах по обыкновению вонюч. Одетая в простую холщовую ткань, в импровизированном шлеме из прозрачного материала, случайным образом сгенерированного самой тётей, благодаря разработанной ею же системе тонких технологий, мадам Бурвиле́ски, не побоюсь этого слова, творила, подобно сумасшедшему гению, создающему великое НЕ́ЧТО! Она была само сосредоточение вдохновения и мысли! Достав с полочки пакетик с серым порошком, пошептав абракадабру и трижды плюнув прямо в пенящиеся бульки, старая ведьма сыпанула жменьку в ёмкость, и месиво смачно зачавкало. Повалил белый пар, задрожали колбочки, зазвенели тарелочки. Наконец, тётушка задумчиво сложила руки на груди и указательным пальцем деловито постучала по подбородку: с вероятностью девяноста процентов можно было заключить, что всё просчитано ею правильно вроде бы!
Марго стремительно шла по длинному коридору, и белое платье, теперь почерневшее и набухшее от воды, волочилось за нею с тяжёлым шелестом. Впереди, сквозь щель под дверью просачивались клубы белого дыма, что, сбиваясь в низко стелящиеся облака, расползались по истёртым за века плитам и, достигая лестницы, утекали по ступеням вниз. Расстроенная женщина, разогнав их гневной поступью, остановилась, наконец, перед заветной комнатой, пнула дубовую преграду высотой в полтора человеческих роста и решительно вошла в гадальню.
Окунув небольшую экспериментальную метёлочку в варево, тётя изящно махнула ею и обрызгала племянницу с головы до пят. Вопреки ожиданиям, платье из грязного тут же превратилось в ветхое с дырочками, сквозь которые проступило белое тело королевишны и её нижнее бельё.
М-да Промахнулась! с досадой цыкнула родственница. Жаль! и обратилась к дерзкой беглянке с укоризненной речью: Ну, что, пельмешка, даже на порог не пустил?! А ведь я говорила: не езди! Но ты же упряма, как тысяча ослов!
Даже не обратив внимания на преобразования с платьем, Марго присела на табурет, стоящий у двери, где, по-мальчишески сложив руки на коленях и подняв плечи, подавленно свесила буйну голову. Кисти рук её безвольно обмякли, обозначив пустоту души и сердца.