И тогда его кобыла заговорила человеческим голосом! Она сказала рыцарю: если ты найдешь мне золотой травы, я обернусь прекрасной девой и мы с тобой поженимся! Рассказчик несолидно шмыгнул носом и сделал глоток из большой глиняной кружки. Он уже хотел продолжить свое повествование, но в этот момент увидел подошедших и удивленно приоткрыл рот, когда узнал Шута.
Прежде, чем парень успел что-либо сказать, Шут приложил палец к губам и сделал страшное лицо. Потом он обернулся к малышу и быстро заговорил:
Смотри, пальцы надо вот так держать плотно и чтобы внутри было пусто, а губы прижимаешь прямо к костяшкам. И дуй сильно! Сразу не получится, но потом поймешь! Он подмигнул поваренку и обернулся к Хирге. Девочки теребили рассказчика, требуя продолжения, но черноглазый паренек уже потерял к ним всякий интерес и с легкой тревогой смотрел на господина Патрика.
Шут коротко махнул головой в сторону сада и, убедившись, что молодой слуга верно его понял, поспешил вновь укрыться в тени старых лип и кленов.
Хирга подоспел тут же. Он и впрямь по всем приметам сильно походил на вартау. Эти черноглазые смуглые люди из южных земель иногда появлялись в Золотой, но нечасто. Очень уж далека была дорога от их родины до Закатного Края.
Господин Патрик! Что-то случилось?
Мне нужна твоя помощь. Шут пристально вгляделся в лицо мальчишки. Сколько ему? Двенадцать? Чуть больше? Если поймают мало не покажется. Выпорют как взрослого и выкинут из дворца. Это в лучшем случае Ты хорошо знаешь конюшню?
Хирга кивнул. Остролицый, невысокий, худой, как бездомная кошка. Сразу видно, что не с кухни.
Каждую лошадку, господин, он заправил за ухо непослушную черную прядь.
Тогда слушай! Сможешь увести двух коней? Не самых лучших, простых, но надежных. Таких, чтобы скоро не хватились.
Пожалуй, смогу. А куда?
«Куда Он даже не спросил зачем!.. Шут прикрыл глаза и изо всех сил прислушался к тому неведомому чувству, что всегда было его верным стражем. Ощущение тревоги билось где-то под теменем, но рядом с мальчиком оно не становилось сильнее. Я должен довериться ему»
Он глубоко вздохнул.
Знаешь Забытый сад?
А то!
Приведи их к усыпальнице Безымянного Короля и спрячь хорошенько. Я посвищу трижды птицей-крадуном, а ты мне ответь
Кукушкой могу!
Хорошо! Кукушкой. Два раза. Потом еще два. И если поймают скажи, что это я попросил. Захотел покататься с другом. Друг ко мне приехал. Понял?
Понял, Хирга глядел серьезно, хмурил тонкие угольные брови. Ничего не спрашивал. Шут положил ему руку на плечо и тихонько стиснул.
Не подведи меня, ладно? Ты после поймешь, какое большое дело сделал Плечо под тонкой курточкой было теплое и совсем еще по-ребячьи тонкое.
Хирга кивнул.
Когда привести?
Сейчас. И жди меня до рассвета. Если не приду возвращайся. И вот еще Шут скинул с плеча дорожный мешок. Не хотелось с ним расставаться, но с собой брать нельзя. Постереги мое добро. Не забудь. В саду отдашь.
Обратно Шут бежал так, что едва не упал, зацепившись ногой о толстый корень и больно ушибив большой палец. Он с трудом удержал равновесие и, помянув всех демонов, захромал дальше.
«Что ж, теперь и изображать ничего не придется», он криво усмехнулся, стараясь не обращать внимания на боль.
В свою комнату Шут забирался тем же путем по стене, цепляясь ловкими пальцами за выщерблины в каменной кладке. На этот раз получалось медленней, чем обычно: он почти не мог опираться на ушибленную правую ногу. Задерживаться у себя Шут не стал. Коридор за дверью встретил его темнотой, слуги почему-то не зажгли свечи в настенных канделябрах, и только у лестницы были видны яркие отсветы с нижнего этажа. Оттуда на весь дворец разносились звуки праздничного веселья. Поднимаясь к королевским апартаментам, Шут вспомнил о том, как ждал эту первую осеннюю ночь Теперь недавние заботы казались ему смешной суетой.
Когда он подошел ко входу в апартаменты, незнакомый воин в странном наряде из черной кожи грубо велел ему возвращаться к пиршеству и не беспокоить королеву. Говор у него был странный, не местный.
«Тайкур, понял Шут, разглядывая украшенную шрамами физиономию, бритую макушку, две тонкие косицы вдоль ушей и хищные пальцы, любовно ласкающие не привычную, положенную страже алебарду, а рукоять длинной изогнутой сабли, которая пока еще дремала в ножнах. Мимо такого не проскользнешь»