Татьяна, однако, пока мы тут отступаем, увы, увядает. Ленский восторженно и невинно, аки ангел, ждет дня венчания. Оленька, не будь дурочка, мудро молчит. Все на своих местах. А время идет и нужно чем-то занять главного героя. Автор и так уж не на шутку разогнался, уместив в несколько дней целую драму: первую мимолетную встречу Евгения и Татьяны, рождение любви, письмо с признанием и отповедь в саду. Невольно захочется передохнуть от подобной гонки, дать героине немного поувядать, а герою чем-то занять свою тоскующую Что же снова лень? Беда: в деревне ее решительно нечем занять. А муза снова ленится (а то и вовсе увядает, будучи воплощенной в героиню) и Пушкину приходится встать из-за письменного стола и просто, без затей, даже не пытаясь это скрыть, залезть в шкуру своего героя. Благо, поселил он его тоже просто и тоже без затей у себя в Михайловском. А что было делать? Ведь настоящий Онегин мог в деревне лишь умирать от скуки. Не превращать же его, в самом деле, в пьяницу с горя.
Итак, мы начисляем Онегину пятое «штрафное очко». Всего одно исключительно по нашему великодушию. Ибо Судите сами.
«А что ж Онегин?» Вы не поверите, читатель, честное слово! Помните? «Бывало, он еще в постеле проснулся заполдень и снова» И вот эта ярко выраженная «сова» встает в шесть (!) утра и отправляется налегке (то есть, millepardons, в одних панталонах) к реке, чтобы дважды ее переплыть. Брр! Онегин?! Он что же, учился плаванию? Где, когда, у кого? Дальше больше. После подобного едва ли не моржевания (ибо в Псковской губернии в шесть утра теплая вода в реке не водится даже летом) он вместо напрашивающегося в такой ситуации плотного завтрака всего лишь выпивает свой кофе, листая журнал (видимо, в халате), и лишь после этого одевался. Похоже, после такого нас ничем уже не удивишь. Но Пушкин все же попытается. Что там у Евгения дальше в распорядке дня? Романтическая прогулка Чтение Так, мало ему лесной тени и журчания струй он еще и читает! Ежедневно. Экий затейник Более того, как мы скоро увидим, читает со вниманием, отчеркивая ногтем на полях занявшие его места и делая карандашные заметки. Ладно, удивил. Что еще? Немного младой и свежей любви крепостной девушки; еще одна прогулка на этот раз верхом; изысканный обед Все это в одиночестве! Неудивительно, что такую жизнь на фоне прошлого Пушкин называет святой. Описывая ее легко и живо, без всякого насилия над собой. Ведь описание это чистая правда. Ну и что же, что правда эта не про Онегина, зато как приятно ее читать! Зачтено. («Штрафное очко», впрочем, отменять не станем: зануд-то никто не отменял.)
После такой приятно расслабляющей честности Александр Сергеевич невольно слегка расшалился и подарил нам один из своих волшебных полушутливых шедевров ХL строфу четвертой главы. Смешение стиха, нарочито простонародного («Уж Уж») с поэзией столь идеальной, что аж дух захватывает; полной магических аллитераций: «Лесов таинственная сень с печальным шумом» И Аполлон откладывает свою кифару: Поэт вновь ничтожное дитя мира; опять эти корявые крестьянские «ноябрь уж у» Ай да Пушкин! Знай наших! Вот как раз за такое ему и прощается всё!
Забудемся и да будет жалок тот, кто всё предвидит.
Так что и Онегину разрешено еще немного побыть Пушкиным. В конце концов, разве не он одно из воплощений поэта-творца? Ну да, не самых лучших его качеств, но все же воплощение. Вот пусть и поживут вдвоем в одном теле. Говорят, все творцы немного шизоиды.
Однако у них проблема. Они, изволите ли видеть, больше не могут переплывать речку. Зима. Замерзла речка. Бедняги Приходится с утра видимо, из-за тоскующей своей лени садиться в ванну со льдом. Онегину. В ванну. Со льдом Вот уж воистину лень так лень это вам не напряженное чтение записочек в петербургской постеле в полдень.
Потом шизоидный бильярд с собой (бильярду-то кто и когда Онегина учил?..) и приезжает Ленский. (Похоже, реальный Александр Сергеевич у себя в Михайловском извлекал Ленского прямиком из собственного отрочества. Не обедать же одному!)
***
Итак, автор дал героине несколько месяцев паузы, чтобы любовь ее в одиночестве окрепла. А герою несколько месяцев святой жизни. Последнее точно напрасно. Ибо предстоит сыграть ему роль отнюдь не святого, а, напротив, мелочного, злобного и неумного светского хлыща. И тут уже будет не до наших «штрафных очков» сам автор попросту удалит его из игры волевым решением. Да, снова отступив от своего же правила не вмешиваться. Иначе действие романа встало бы. Так что на именинах у Татьяны придется автору вытащить на свет того, петербургского Евгения. (Александр Сергеевич, так который же из Онегиных настоящий? « Знаком он вам? И да и нет».)