А до именин в романе «Татьяна Ларина» большая порция психологии. В исполнении того Пушкина, который наше всё: и Достоевский, и Гоголь, и даже Фрейд.
Как и положено богу, Пушкин вполне обходится тут и без ворожбы, и без прочих глупых суеверий. На что они? Он заглянет героине прямо в душу. Чего никак не стоит ждать от него по отношению к другим героям романа. («Сон Ленского» Не смешно.) Может быть, потому те двое так и не ожили настолько, насколько жива героиня. Жива и по сей день.
Нас, однако, интересуют не сны, какой бы великий мастер ни брался их толковать. Почва сия слишком зыбка для выбранной нами роли. Так что к действию! К поведению героев, а не к их снам. В данном случае к поведению героини. Здесь, на именинах, впервые появляется пока всего лишь слабой тенью Татьяна новая. Будущая. Та, кого Онегин встретит через два года в столице в образе идеально властвующей собою княгини. Именно эту тень ему и следовало бы заметить на именинах зарождающуюся сильную личность. Да вот беда: на именины-то приехал вовсе не тот Евгений, какого мы видели в его имении «святым». Творец оставил его и перед нами снова всего лишь человек тот самый, петербургский, со всеми его мелочными чертами. Без бога в душе. Иначе было нельзя: шоу должно продолжаться. Хорошего Онегина понемножку.
Да и Ленскому придется явить свою глупость во всей ее красе. Такого от него мог ожидать разве что Пушкин. Онегин же в своей упрощенно-светской ипостаси нет. Вот оба героя и загнали себя в колею. Точнее в ловушку, приготовленную им их творцом. Ибо колея там одна, общая. А движение встречное. «Да, да, ведь ревности припадки // Болезнь, так точно как чума, // Как черный сплин, как лихорадки» А нечего было вам двоим действовать сугубо рефлекторно ведь автор готов был дать вам свободу воли! А вы? Эх вы
Приношу извинения: приведу здесь целую строфу из шестой главы. Ее, как и предыдущую, ХV-ю, которую я только что цитировала, Пушкин исключил из окончательной редакции романа обе они доступны лишь в черновиках. Нам же с вами эти строфы придутся весьма кстати. Итак:
ХVI
Порою в рифмах столько прозы,
Что впору вовсе бросить их.
Где сладки грезы, там и слезы,
Увы, такой российский стих.
Да вот беда и в жизни то же:
С истертой рифмой больно схожи
Деянья наши всякий раз
Ну точно в строку ставят нас!
Как так? Да верно, право слово,
Привычка выберет сама,
Не надо сердца ни ума,
Чтоб повторить созвучье снова.
Однако к ревности ужель
Нет лучшей рифмы, чем дуэль?
***
Мы обещали быть честными: Ленского убил все же не совсем Онегин, а отчасти и тот, кто их обоих породил. И сотворил ту самую ситуацию-ловушку. Признаем и еще одно: убил правильно. Не «за дело», а именно правильно. И драматургически, и «по жизни». Ибо «Прошли бы юношества лета: // В нем пыл души бы охладел // счастлив и рогат» Что поделать, Пушкин знает Ольгу куда лучше, чем Владимир. А вот Онегин как раз точен с первого же взгляда. Опыт Потом он ее «верность» еще и проверил всего лишь одним пошлым мадригалом. А заодно и «ум» Ленского. (Вот вам и многочасовые высокоинтеллектуальные дискуссии о плодах наук, добре, зле и вековых предрассудках) Один укол ревности и воля волей, а против доминанты не попрешь.
Хоть автор и любит сердечно своего героя, но позволить ему долго оставаться, так сказать, хорошим не страдать и не заставлять страдать других не может. Ведь Пушкин все же не Бог, но лишь демиург. Да, гений, и да творец. Но творения его априори отягощены злом. Как и сам их творец когда он человек: «И средь детей ничтожных мира, // Быть может, всех ничтожней он».
***
Вот мы и добрались почти до самого что ни на есть несчастливого Конца? По сути, увы, да. Всё, что ждет двух героев после смерти третьего, это, как говорится, уже совсем другая история.
***
Разбирать психологию происшедшего на балу и после него нам не придется: за нас это сделал сам Пушкин честно, точно и без всякой романтики. «но Евгений // Наедине с своей душой [читай с А.С. Пушкиным. Я.Н.] // Был недоволен сам собой. // И поделом: в разборе строгом // На тайный суд себя призвав»
Что ж, вот они и встретились все трое: и оба Онегиных, и их творец (именуемый здесь для краткости «душа»). В такой-то троице ошибок быть не может, все характеристики абсолютно точны. Ленский дурачится: он пылкий мальчик, ему простительно. Онегин же должен быть не мячиком предубеждений то есть, тем первым, примитивным, но мужем с честью и умом. Вторым. С богом в душе. Всё названо своими именами. Честь и ум. Что еще нужно?