террора.
А между тем любая фанатически кем-либо превозносимая идея может послужить не одним лишь тем сугубо вот всесильно уж чудовищно внешним мерилом всего того нынче так или иначе вообще происходящего, но и действительно стать тем самым наиболее главным краеугольным камнем отныне и на долгие века сколь бескрайне безотрадного общечеловеческого существования
Причем люди культурные и грамотные будут ее чествовать как раз-таки уж только, именно так потому, что наиболее главная заслуга нынешней власти именно в том непримиримо твердом и вполне устойчивом ее существовании, сулящем самую безбедную жизнь и блага всем тем, кто ее будет до чего искренне во всем дружелюбно поддерживать.
И так тому, в принципе, собственно, и положено быть, поскольку жизнь течет и надо бы плыть разве что лишь по ее безупречно главному течению
То есть при каком-либо даже и наиболее нелепейшем своем выверте «новая жизнь», никак не осуждалась всем тем безмерно прекраснодушным либеральным мировоззрением.
И ведь на деле все те до чего празднично добродушные суждения обо всем том чрезвычайно медленном, но верном становлении столпов полностью отныне совершенно другого общественного бытия, в конце концов, явно оказались по всему своему духу чем-либо чисто примиренчески пассивно сосуществующим буквально-то со всеми теми крайне удушающе бездушными реалиями нынешнего века.
Что впрочем, и стало самой мощнейшей внутренней подпоркой, сладостно поддерживающей совесть интеллигенции в более чем для нее явственно так во всем надлежащем состоянии полнейшего уж безбрежного покоя.
82
А между тем та интеллигенция, что никак в упор попросту вообще не видит кровавые деяния сущих нелюдей совершенно так невольно при этом становится с ними на одну и ту же, собственно, планку.
Не во всяком смысле, конечно, но все то ее гробовое молчание очень даже способствует тишине и спокойствию тех, кто беспощадно и каждодневно губит саму совесть всей нации.
Причем она никак не связана с какой-либо общественной прослойкой или наличием или отсутствием какого-либо весьма уж довольно существенного образования.
И как вообще могут господа интеллектуалы и вправду ведь являться аморфной массой праздных зрителей всего уж того так или иначе происходящего в их стране?
И разве не должны были они и вправду так еще суметь попросту вот стоять именно насмерть за интересы всего остального общества?
Но в России этаких борцов с общественной несправедливостью вовсе-то уж явно совсем немного, а как раз потому там до сих самых пор и есть у народа одна лишь та слепая надежда на доброго батюшку царя и это вовсе неважно как это именно его отныне велено называть.
Причем явное отсутствие всяческой иной опоры только ведь разве что укрепляет то еще совсем на редкость более чем на редкость так до чего еще давнишнее узурпаторство.
И всякий современный диктатор в его собственных розовых мечтах вообще уж совсем неизменно попросту видится себе именно что чем-то навроде муравьиной королевы, от которой впредь и будет зависеть жизнь и судьба всего остального гигантского муравейника.
Его мысли и чувства всесторонне (в его глазах) отображают некое более чем глобальное мнение, и устремление всецело выдуманной идеалистами-фанатиками коллективной души всей его нации, так что категорически нет, и не может быть никакого иного мнения или уж какого-либо совершенно этак вовсе постороннего всеобъемлюще отображающего всеобщие чаяния чувства.
Вот чего пишет по этому поводу писатель Алексеев в своем романе «Крамола»:
«Принцип коллективного, классового мышления напрочь уничтожал автономию личности, оставляя это качество одним лишь вождям».
83
Вождь он же отец нации то ведь вовсе никак не король, помазанный на царство небесами
Однако он, как тот еще вполне истинно полновластный прародитель всего того нового сущего, и впрямь-то в своих собственных глазах имеет более чем самое полновесное право на его абсолютное так действенное и весьма планомерное уничтожение.
Ну, или, по самой меньшей мере, на более чем бесподобно смелое его переоформление в рамках лично уж своего и впрямь до чего несусветно так одиозного, но при этом, зато истинно как-никак более чем весьма отменно зоркого своего понимания.
Вот как беспардонно же вкрадчиво, до чего еще старательно при этом, избегая всех тех острых углов, обо всем этом нам весьма ведь всласть слащаво глаголет великий классик французской литературы Виктор Гюго, «Девяносто третий год»: