Я готова чистить, аба.
Они дошли до повозки.
Покосился, коротко взмыкнув, вол. Не накрытое зеркало смотрело в небо черной дырой.
Какое оно грязное, сморщилась Тейша.
Это помыслы нашего халифа.
Аба!
Ты услышишь их под ладонью.
До заката они въехали в Иль-Сатх.
Наместник был предупредителен их встретили открытые ворота и уставленные едой дастарханы. Халиф Муннар был доволен. Долго и без зеркала говорил про гнусного Рахим-Оолдоза и возвращение порядка. Приказал пополнить припасы, реквизировал верблюдов и присмотрел местную красавицу.
Сверкали сабли, плавился щербет.
Из шатра наложниц доносился веселый смех, багатуры халифа, скалясь, прохаживались по узким улочкам, воины-каба в темноте охотились на куриц.
Зеркало чистилось трудно.
Ты врешь, аба! ярилась Тейша. Оно ничего не говорит!
Не знаю, мне говорит, пожимала плечами Зейнаб.
И что же?
Они уже привычно терли зеркало с разных краев. Край Зейнаб сверкал чистыми полукружьями, край Тейши был лишь чуть-чуть светел.
Оно говорит: всех казню! закопаю живьем в песок! отребье, сыны сколопендр и ослиц! И еще много других слов, неприличных.
Халиф не мог
Почему? удивилась Зейнаб. Он халиф.
Ты врешь, аба!
Зачерпнув песок из мешка, Тейша с остервенением принялась чистить черный налет.
Молчит! чуть не плакала она.
Зейнаб посмотрела на свои ладони.
Может, ты еще не почувствовала. Может, и не надо тебе оно?
Ты врешь! вскочила Тейша. Это не помыслы! Ты хочешь очернить халифа, потому что он добрый и справедливый! Он спас меня. Он любит всех нас, и я люблю его! Люблю!
Топнув ногой, она выбежала со двора, в котором теснились обозные повозки.
Зейнаб вздохнула ей вслед:
А его ли?
После Иль-Сатха обоз, приросший телегами и воинами, двинулся караванной тропой к Шунгуну, второму городу халифата.
Путь был длинный.
Зеркало выставлялось часто. Желающих разбогатеть грабежом было много, но все они падали перед халифом ниц. И темнолицые сарматы, и мохноштанные кефу, и барбары в войлочных шапках.
Кого закапывали в песок, кого протыкали копьями, кого брали с собой в рабы.
Один раз на обоз напали без переговоров, и зеркало едва успели установить. Зейнаб и Тейша потом чистили его до утра, изведя полмешка песка и меняя руки.
Песок чернел, ладони гудели от усилий.
Я не хочу ваших смертей, говорил халиф.
Мы все должны думать о детях, говорил халиф.
Я всем дам еду и кров. Никто не будет обижен, говорил халиф.
Слышишь? наклоняла потом голову Зейнаб. Он думает: «Да выклюют вам глаза птицы! Да иссохнут ваши чресла! Да сгинет род!»
Тейше хотелось вцепиться старухе в волосы.
Признайся! кричала она. Ты ненавидишь его! Он честный, высокий, умный. А кто ты? Старуха! Он не ляжет с тобой даже после года воздержания!
Это да, улыбалась Зейнаб.
А Тейша задыхалась от злости. Ей не слышалось ничего.
Багатуры были грозные, в кольчугах, наголо обритые.
За скрещенными копьями багатуров был виден поднятый полог шатра и халиф, возлежащий на низкой тахте. Перед халифом стоял столик с фруктами, и он лениво перебирал их то персик повертит, то от граната рубиновое семечко отщипнет.
Господин мой Муннар! упала на колени Тейша. Да пребудет в веках ваша слава великого правителя!
Халиф прикрыл глаза.
Чего тебе, девочка?
Мне надо сказать вам
Халиф щелкнул пальцами, и копья багатуров разошлись.
Ползи ко мне, девочка.
Тейша поползла.
Сначала по песку, потом по ковру. Замерла у столика, не смея поднять взгляд выше замерших у ее головы туфель.
В груди обещанием счастья колотилось сердце.
Ты же моя чистильщица, да? спросил халиф.
Да, господин мой, осмелилась выпрямиться Тейша.
Халиф Муннар ибн-Хайяр абу-Терим кивнул.
И что ты хочешь мне сказать?
Старуха Зейнаб думает о вас плохое! выпалила Тейша. Она говорит, вы совсем не такой, как в зеркале.
Халиф хмыкнул.
А ты уже научилась чистить его?
Я могу чистить зеркало целую ночь!
Халиф подошел к столику. Пальцы выкрутили виноградину, сочную, почти черную.
Лови!
Тейша, вскинувшись, поймала ртом мелькнувшую в знойном воздухе ягоду. Ягода лопнула на зубах. Слаще, кажется, ничего не было.
Халиф засмеялся.