Тейша пообещала.
А затем появился халиф Муннар, мрачный, скрежещущий зубами, с соком, текущим по подбородку его оторвали от обеда.
Доставайте зеркало, распорядился он, сверкнув глазками. Говорить буду.
Повинуясь щелчку его пальцев, багатуры извлекли серебряный овал из ковров и осторожно понесли в начало обоза.
Пошли, взяла Тейшу за руку Зейнаб.
Куда?
Ты же хотела узнать, для чего мы чистим?
Мимо повозок и волов, мимо лошадей, мимо нукеров, собирающихся в боевой порядок, мимо большого, поставленного на четыре колеса шатра наложниц, мимо лучников, мимо воняющих чесноком и потом низовых воинов-каба, они двинулись следом за багатурами.
Им уступали дорогу, Зейнаб кланялись.
Тейша, оробев, пряталась за ее спину слишком много глаз, слишком много внимания, слишком много улыбок.
Старуха выбрала место на пригорке.
Зеркало багатуры вынесли в первый ряд, к копейщикам. Оно стояло на треноге, повернутое ликом к пестрой толпе, заступившей дорогу.
Толпа шумела и потрясала оружием.
Сколько до нее было? Сто шагов? Сто пятьдесят? Ох, галдят!
А где халиф? спросила Тейша.
Во-он, показала пальцем Зейнаб.
Халиф Муннар, окруженный кольцом багатуров, с деревянной башенки, поставленной на повозку, сквозь занавесь озирал посмевших выступить против него.
О, горе им, горе!
Блестели перстни, покачивался тюрбан.
Будет битва? посмотрела на старуху Тейша. Почему мы не прячемся?
Зачем? Зейнаб развернула тряпицу, которую взяла с собой, выковыряла из складок кусок халвы, коричневый, липкий, пачкающийся, сунула в рот. Куда пряфаться? Ты смотри, смотри.
Куда?
И тут грянуло.
Голос халифа поплыл из зеркала, звучный, уверенный, исполненный силы.
Жители прекрасного края! Достославные и достопочтенные! Не с вами ли вместе я, халиф Муннар ибн-Хайяр абу-Терим, делил радости и несчастья? Не вам ли помогал зерном в неурожай и водой в засуху? Не с вами ли мой отец рука об руку бился с Сухим Али? И где ваша благодарность?
Где? шепнула завороженная Тейша, подавшись вперед.
Старуха фыркнула.
Толпа впереди притихла, кто-то бухнулся на колени.
Возвращаюсь я из земель предков своих и что вижу? продолжало между тем зеркало. Люди забыли, что они люди. Забыли, что халифат их дом, а я, халиф Муннар ибн-Хайяр абу-Терим их отец. Что ждет вас с такой памятью?
Что? отозвалась Тейша.
Зейнаб снова фыркнула.
Смерть и забвение!
Горестный вопль прокатился по заступившим.
Теперь уже многие упали в пыль, а двое поползли к зеркалу на брюхе. Копейшики халифа опустили копья и слаженно шагнули вперед.
Но спасение есть, вознеслось над дорогой. Я ваше спасение. Придите ко мне и живите как раньше. И будете спасены от гнева моего!
Тейша внимала словам, словно дождю, они жили в ней, заставляя радоваться и ужасаться, отчаиваться и надеяться.
Халиф говорил: «Смерть» и она умирала. Халиф говорил: «Спасение» и она истово желала спастись. Халиф говорил о стаде верблюдов каждому, и Тейша верила, как не верила никому на свете за всю свою маленькую жизнь.
Эй-эй, за руку поймала ее, собравшуюся спуститься к зеркалу, Зейнаб, больно уж ты, девочка, впечатлительная.
Погоди, аба, шептала Тейша, дай дослушать.
А чего слушать? со вздохом поднялась старуха. Они уже вон, все
Из трех десятков разбойников отобрали пятерых покрепче в отряд да двух женщин на забаву. Остальных закололи.
Они валялись и плакали, потом умирали.
Зеркало принесли в повозку черное, будто в копоти.
Тейша шла как пьяная, ее мотало из стороны в сторону, и если бы не Зейнаб, лежать ей где-нибудь с воинами или среди коз.
Тейша улыбалась.
А, правда, он замечательный?
Кто? спросила старуха, придерживая девочку.
Наш господин халиф. Он вовсе не коротконогий. Его все любят.
Зря я тебя повела
Нет-нет, он же все правильно говорил этим людям. Они забыли, кто он А он им напомнил
Это зеркало, девочка.
И что?
Зейнаб обхватила своими ладонями лицо Тейши.
Очнись, девочка, сказала она в зажмуренные глаза. Зеркало говорит то, что нужно. Но думает ли так халиф?
Тейша захихикала.
У тебя ласковые ладошки, аба.
Глупенькая, сдалась Зейнаб, вот будешь чистить, узнаешь.
Я готова чистить, аба.
Они дошли до повозки.