Я тебе верю, сказал он. Он и впрямь ей верил. Он погладил ей плечи, обхватил ладонями ее бедра. Но прежде, чем разбираться с моей проклятой кровью и с моей проклятой участью, хорошо бы разобраться с этими неболётами.
Она придержала его руки, не давая им двинуться ниже.
Говорю же, все это взаимосвязано.
4
ВираБалария, Бурз-аль-дун, императорский дворец
Ганон, ты жив? ласково спросила Каира.
Вместо ответа баларский император блеванул в фарфоровый унитаз третий раз за утро.
Похоже, он там еще задержится. Каира отошла от двери в уборную, уселась в мягкое кресло у окна и опустила ложечку из драконьей кости в чашку чая. Отпила глоток и снова принялась читать какие-то бумаги.
Пока они дожидались появления императора, Вира беспрерывно скользила взглядом по дверям и альковам королевских покоев, в такт часам, подрагивавшим на внутренней стороне запястья. Вообще-то, Вире не нравились всевозможные баларские изобретения: по большей части они были шумные, изрыгали пар и пахли горящим драконьим маслом. Но синхронизированные часы на наручах воинов баларской армии были очень полезны, позволяя сотням и тысячам солдат организованно осуществлять совместные действия как в городе, так и во всей империи.
Единственной проблемой было громкое тиканье. Вира его не выносила, потому что звук с легкостью выдавал врагу твое местоположение. Она пожаловалась на это Озирису Варду, и через неделю тот вручил ей особые беззвучные часы они отмечали время едва заметной пульсацией, легко ощутимой кожей запястья.
Хотя Виру и учили ни в коем случае не полагаться на какое-нибудь одно орудие или оружие, ей неохотно пришлось признать, что часы все-таки приносят пользу.
Ты когда-нибудь прекратишь озираться? спросила Каира, перевернув страницу.
Нет, императрица.
Но ведь здесь нет никого, кроме нас.
Ты просто думаешь, что здесь нет никого, кроме нас, хотя полностью в этом не уверена, сказала Вира.
Она поправила меч за спиной старый клинок Бершада. Не самое удобное оружие для боя в узких коридорах и дворцовых покоях, но меч нравился Вире куда больше, чем пульсирующий наруч. Папирийский клинок напоминал ей о доме.
Вдобавок для ближнего боя и узких коридоров Вире вполне подходили ее верные кинжалы Овару и Кайса.
Ганон еще раз блеванул, выругался, сплюнул, дернул цепочку механического слива и немного погодя вышел из уборной.
У императора были воспаленные глаза, бледная, покрытая испариной кожа и встрепанные, слипшиеся от пота волосы. Однако же, несмотря на все признаки тяжелого похмелья, невозможно было отрицать, что Ганон Домициан невероятно привлекательный мужчина. Орлиный нос и светлые глаза вкупе создавали отточенную симметрию, в сравнении с которой обычные лица выглядели перекошенными.
Впрочем, проведя всего несколько месяцев в Баларии, Вира уяснила, что за потрясающей красотой императора скрывается характер, который оставляет желать лучшего.
Я еще посплю. Ганон улегся на громадную кровать посреди комнаты и накрылся толстыми одеялами.
Вот-вот начнется военный совет, напомнила ему Каира. Получены известия о боевых действиях армады за рубежом.
А еще один военный совет соберется на следующей неделе. И вообще, военные советы проводятся один за другим, с тем же постоянством, с каким Этернита передвигает по небосводу солнце и луну.
Каира отпила чаю, поджала губы.
Ганон, я так надеялась, что именно на сегодняшнем совете ты задашь несколько важных вопросов.
Предыдущим вечером Каира пила наравне с Ганоном, а под конец даже подзадоривала его пропустить еще по рюмочке, но в отличие от супруга лицо императрицы было свежим, а глаза ясными. Даже после самой разгульной пирушки она обходилась лишь парой часов сна, а наутро подбадривала себя чашкой крепкого чая. Вот и сегодня она проснулась на заре и уже три часа изучала документы, доставленные вместе с завтраком.
Я не намерен задавать какие-либо вопросы. Пусть Актус разбирается со всей этой хренью. Ради этого я и назначил его главнокомандующим. Ганон приоткрыл налитый кровью глаз и растянул губы в похотливой ухмылочке. А почему бы тебе тоже не прилечь? Ты же знаешь, какой я с похмелья?
Знаю, ответила Каира. Ты заботишься только о своем удовольствии, а о моем забываешь.