Она научится всему по хозяйству, они заживут не хуже других.
– Ирица!
Но она того и гляди отступит в заросли и растворится в них, так что в упор смотри – не увидишь…
– Ирица, что с тобой стало? Ты хоть скажи, чем я перед тобой провинился? – допытывался Берест.
Ирица не отвечала, молча смотрела на него. Бересту казалось, что она вот-вот снова разучится говорить.
Однажды ночью они остановились на ночлег. Берест повесил над костром котелок, сел со своей стороны костра, а Ирица – со своей.
– Ты даже говорить со мной перестала, – пожаловался Берест. – Тебя тянет вернуться в лес, жить, как твои братья и сестры, в дуплах и танцевать при луне?
Ирица смотрела печально и отчужденно.
– Вернуться? – словно через силу, ответила она. – Не знаю… Там безопасно, спокойно.
«Только танцевать при луне я долго теперь не смогу», – подумала лесовица.
– Почему ты убежала с хутора, не дождалась меня? Почему ты боишься меня: ведь ты говорила, что я не страшный?
«Может быть, сила имени-заклятья, которым я ее зачаровал, кончается?» – в который раз спрашивал себя Берест. Может, завтра или через день он проснется и увидит, что лесовица покинула его и убежала в свой лес, на поляну, где растет трава ирица? Как знать, не лучше ли это было бы для нее, чем связывать свою судьбу с непонятной, шальной судьбой человека? Красивых девушек много, думалось Бересту, и если он выживет, то мать найдет ему хорошую невесту. А лесовица пусть идет на волю, как дикая лесная белка, которую он поймал и отпустил. Берест говорил себе это и не пытался больше приблизиться к Ирице, чтобы ее не испугать. И только непрошеная тоска сжимала ему сердце при мысли, что вот и кончаются чары…
Утро в конце лета было холодным и хмурым. Хассем привычно брел в толпе других кандальников в каменоломни. По этой дороге он мог бы идти и с закрытыми глазами, вот только надо было бросить взгляд на «камень Береста». Хассем привычно оглянулся в сторону валуна. И вздрогнул, мотнул головой, остановился.
Сзади его подтолкнули: чего встал? Хассем пошел вперед, все оглядываясь. На месте камня в траве осталась влажная проплешина, а сам камень был отодвинут в сторону. Сердце у Хассема так и заколотилось в груди. Весь день молот и клинья, которыми ломают породу, валились у него из рук. Наконец он даже решил, что ему померещилось, как Бересту одно время мерещился лесной дух.
На обратном пути Хассем уже ожидал, что увидит камень на прежнем, обычном месте. Некому было его сдвинуть! Берест утонул! Но глубокая проплешина, которую пролежал в траве валун, никуда не делась.
А на другое утро в этой проплешине оказался пучок какой-то травы с мелкими белыми цветками… Словно кто-то нарочно хотел привлечь внимание Хассема! «Не может быть!» – пробормотал парень, продолжая путь… Но в глубине души уже знал: не просто может быть, а и вправду есть. Эти цветы положил у валуна Берест.
Прошлой ночью Берест вернулся к камню и сразу упал на колени, стал нетерпеливо шарить в траве.
– Что ты ищешь? – спросила Ирица, глядя, как он раздвигает ерник.
Она настороженно следила за ним из ближайших зарослей.
– Хассем должен был оставить знак, – буркнул Берест, не поднимая головы. – Осколок базальта из штольни. Это будет значить: он знает, что я здесь.
– Дай я поищу, – сказала Ирица. – Только ты отойди.
Берест вздохнул, уступая ей место:
– Ну попробуй.
Он помнил, что Ирица видит в темноте.
Лесовица присела возле валуна. От Береста она слышала, что базальт – черный. Она перебрала, кажется, всякую травинку, но осколка черного камня не нашла.
– Может, Хассем не заметил, что я сдвинул валун? – начал размышлять Берест. – Проворонил твой Вороненок… Как быть-то? – он в недоумении охватил пальцами свою короткую светлую бородку.