Но грянула перестройка! И всё покатилось в тартарары107.
Теперь мы навсегда покидали нашу родину и отправлялись в чужую и незнакомую страну, где нас ждала другая жизнь и полная неизвестность.
В аэропорту Вильнюса108 мы долго ждали вылета, непрерывно общаясь с «бравыми ребятами» двумя молодыми людьми, работниками «Сохнута»109, которые пытались вытрясти из нас деньги за оказание неких услуг. Они запугивали нас тем, что в случае неуплаты наш багаж будет подвергнут самому тщательному досмотру. Я не стал платить, посчитав, что в моём багаже нет ничего противозаконного золота, бриллиантов, антиквариата и валюты я не вывозил, только личные вещи: одежда и кое-что из домашней утвари, что могло понадобится нам в Израиле на первое время. Мы не были богачами. Но несмотря на это, наш багаж действительно весь перетрясли и тщательно, с пристрастием, досмотрели. И нам с женой пришлось затем в спешке, с огромным трудом всю эту уйму тряпья и барахла впихивать обратно в чемоданы.
Я был на взводе и даже в какой-то момент решил, что не хочу лететь в Израиль. Меня провожала моя сестра. Единственный родной человек, который у меня остался после смерти обоих наших родителей и трагической гибели старшего брата. Я вышел проводить её она должна была лететь обратно в Уфу110, в Башкирию111. Мы долго молча стояли на улице, каждый погрузившись в свои мысли.
«Я не хочу лететь в Израиль», сказал я. «Давай я сейчас уеду с тобой».
«А как же твои дети? Как же твоя семья?» спросила она, внимательно посмотрев на меня.
Я не знал, что ей ответить. На душе было так муторно112 и гадко Мы обнялись, поцеловались на прощание, и она пожелала мне счастливой дороги. Уже сидя в самолёте, я с тяжёлым сердцем смотрел на падающий за иллюминатором снег и понимал, что уже никогда не смогу вернуться обратно в эту жизнь, которую я оставлял. Но мне всё ещё не верилось, что это происходит со мной в реальной жизни, мне всё это представлялось каким-то сном наваждением, чем-то нереальным, казалось, что вот я проснусь, и всё это исчезнет, и я снова буду в своей квартире, лёжа в своей постели, и меня будут окружать привычные для меня вещи.
Самолёт медленно выруливал на полосу рулёжки113, выехал на взлётную полосу114, затем короткая остановка, рёв турбин115, и вот он понёсся вперёд, оторвался, полетел и далеко внизу стали виднеться заснеженные поля, лес, дорога, машины, город «Прощай, страна, прощай, прошлая жизнь: детство, юность, друзья, родные. Прощайте все, всё, к чему я привык, и что было для меня дорого!»
Весь полёт в салоне самолёте стоял невообразимый гвалт116. Едва мы взлетели, люди начали расхаживать вдоль рядов, делиться впечатлениями, что-то возбуждённо обсуждать, курить Стюарды и стюардессы абсолютно не обращали на это никакого внимания люди таким образом прощались с прошлой тоталитарной системой117. Я всю дорогу пил. Мне «повезло», у одного из моих попутчиков израильтянина, который возвращался домой в Израиль, была припасена литровая бутылка виски, купленная им там же в аэропорту, перед самым отлётом. И мы всю дорогу опустошали её содержимое. Мы не были знакомы до того момента, как оказались в салоне самолёта. Но пара стаканчиков крепкого алкоголя моментально сблизила нас, и уже через несколько минут мы стали чуть ли не самыми закадычными друзьями. Он рассказал мне о себе, а я поведал ему историю своей жизни. Я не помню, как его звали, и после приземления в аэропорту имени Бен-Гуриона118 мы уже больше никогда не виделись, хоть он мне и написал свой телефон, и я обещал, что обязательно позвоню ему, как только смогу устроиться. Но я так и не позвонил.
Когда мы прилетели, у меня страшно болела голова.
Вопреки расхожему мнению, что у трапа самолёта нас будет встречать восторженная толпа людей, размахивающих израильскими флагами, и приветствовать нас на нашей «исторической родине»119 всего этого не было. Как не было и красной ковровой дорожки, выстеленной от трапа самолёта до здания аэропорта, приветственных речей, музыки и кружащихся в весёлом танце молодых людей. Всё было обычно, буднично, не так, как это изображалось на рекламных плакатах и в рекламных роликах.