Клер достала сигареты и закурила. Беатрис молча смотрела в окно, где над торцовой стеной соседнего дома темнело и набухало, ширясь, серое дождевое облако. В комнате стало еще более сумрачно.
Ну, чего молчишь? с усмешкой спросила Клер. Ты со мной не согласна?
Пожалуйста, дай мне сигарету, попросила Беатрис каким-то не своим, тонким голосом и кашлянула. Курила она не затягиваясь, неловко держа сигарету большим и указательным пальцами. Когда на сигарете образовался столбик пепла, она стряхнула его и принялась пальцем загонять в щели между рассохшимися досками столешницы.
Я не знаю, Клара, ответила она наконец. Честно не знаю. То, что ты сказала, это абсолютно чудовищно. Но Ты понимаешь, я возразить сейчас не могу ничего. Хотя знаю, что возражать нужно. Я сейчас подумала о себе я была очень, очень больна год назад. О, я могла умереть! Меня врачи спасли, ты видишь сама, но я сейчас вот перед своим сердцем не знаю, могу ли я благодарить их за то, что осталась жить. Ты понимаешь, Клара, жизнь сама по себе может не иметь никакой ценности, если Нет, я все равно не смогу объяснить. Почему ты не говоришь по-испански или
по-английски?
Надо полагать, по той же причине, по какой ты не говоришь
по-фламандски. Ничего, теперь мы начинаем понимать друг друга Клер невесело усмехнулась. Мы ведь, по существу, говорим одно и то же. Весь ужас в том, что у человека в наши дни может быть слишком много самых разнообразных причин, чтобы не так уж цепляться за жизнь. У всякого свое. Я, например, просто-напросто по горло сыта войной и не желаю видеть еще одну. Мне было семь лет, когда к нам пришли немцы и я осталась без детства. Понимаешь? Детства у меня не было. Была оккупация, был постоянный страх, постоянный голод, разговоры о предателях, о заложниках, о черном рынке. А сколько было подлости! Даже мы, дети, видели ее вот так невооруженным глазом А сколько подлости было потом после освобождения! Когда самые жирные из коллабо покупали себе награды за участие в маки Я в университете знала одну девчонку с факультета этнографии, сейчас она, кстати, где-то в твоих краях, так ее родитель всю войну торговал с бошами. Причем открыто, его весь Антверпен знал, этого Стеенховена. А сейчас он герой Сопротивления!
Возможно, он торговал как это говорится для камуфляжа?
Какой там камуфляж, иди ты. Греб деньги лопатой, я тебе говорю! Мне-то это все известно, можно сказать, из первых рук мы с Астрид дружили.
Беатрис подняла брови:
Ты могла дружить с дочерью такого отвратительного человека?
А она-то при чем? Ей было десять лет, когда кончилась война. А потом она из-за этого и расплевалась со своей семейкой когда все сообразила. Бросила даже университет и умотала к вам.
В Аргентину?
Не знаю точно, последнее письмо было из Монтевидео.
О, это совсем рядом
Так что, видишь Такие, как ее папаша, благополучно выкрутились, а мелкую рыбешку в сорок пятом году расстреливали пачками без суда и следствия
Совсем без суда?
Ну как «совсем» Формально суды были полевые суды, по законам военного времени. Полчаса разбирательства и к стенке. Иногда даже по анонимному доносу.
Кларита, не нужно вспоминать о таких вещах.
О них и не забудешь, Додо. Знаешь, детские впечатления остаются на всю жизнь. Ты счастливая у тебя было хорошее детство, обыкновенное. С куклами, со сластями, с каруселями
Да, детство у меня было хорошее, тихо отозвалась Беатрис.
Они опять замолчали. Начался дождь. По подоконнику снаружи мягко барабанили капли, в комнате запахло теплым летним ненастьем.
Что у вас там сейчас делается? спросила Клер.
Где у нас?
В Аргентине. Я читала недавно, там была революция, какие-то беспорядки.
Да, кивнула Беатрис. Было восстание. Как это называется попытка переворота. Месяц назад. Некоторые мои знакомые там принимали участие
Ты бы, наверное, тоже принимала участие, если бы была сейчас там?
Беатрис улыбнулась и покачала головой:
О нет. Зачем?
Ты же говорила, у вас там какой-то диктатор. Он что, сукин сын?
Да, и большой. Но мне до него нет никакого дела. До политики вообще, я хочу сказать.
Клер посмотрела на нее задумчиво, словно собираясь что-то возразить, но ничего не сказала. Беатрис, подперев кулачком подбородок, прищуренными глазами смотрела в окно, на дождь в неяркие пятна синевы между тучами. Что-то неуловимо надменное в линии профиля и длинные, не по моде, волосы в сочетании с мешковатой непромокаемой курткой придавали облику аргентинки некоторую театральность так мог выглядеть паж на сцене.